Вопросы Лофта звучали один за другим. Причем каждый новый был сложнее предыдущего. Шерриган же все еще стояла к нему спиной и молча смотрела на луну. Хоть что-то в ее жизни никогда не меняется. Хоть в чем-то можно быть абсолютно уверенным. Сейчас же не хотелось верить даже самой себе. А ведь был момент душевного спокойствия. Кажется, даже не один. Последние годы под властью Короля и существование в выбранном тобою мире. Причем, казалось бы, впервые этот выбор был сделан самой тобою, а не за тебя и не ради кого-то. И даже вопреки кому-то… Значило ли это, что он был правильным? Не факт. Да только внутри было спокойствие. Эгоистичное спокойствие. Когда ты ратуешь не за свою расу, когда делаешь что-то не ради других, а когда просто все идет так, как хочешь этого ты сама. Именно к такому спокойствию всегда желала стремиться Койот. Именно такое спокойствие, в конце концов, могло бы привести ее к отцовскому одиночеству. Потому что оно невозможно до тех пор, пока есть те, кого ты любишь. Тем более, пока они находятся на другой стороне одного большого конфликта. Эта чертова любовь к кому бы то ни было. Желая убить в себе человечность, она должна была понимать, что начать стоит именно с этого гуманного чувства. Пыталась ли она сделать это? Да. Способна ли она на такое? Нет. Койот совершила ошибку сразу же, как пришла в лес. Она взяла под своё крыло Ибби. Очередное дорогое ее сердцу существо. Очередную преграду на пути к собственному арранкарскому счастью. Тому, каким его видела она сама, смотря на все слишком субъективно. Видя все это лишь через призму одной большой трагедии восемнадцатилетней давности и ее последствий. Возможно, обернись ее судьба немного иначе, Шерриган смогла бы в итоге прийти к тому, чего так желала. И именно тогда она бы раскаялась в своем решение.
Но с той, кем она была сейчас, этого никогда бы не произошло. Шерриган никогда не была способна отказаться от тех, кого любит. Старк взрастил в своей дочери абсолютное отвращение к одиночеству как таковому. Взрастил страх, что охватывал все тело при мысли, что рядом нет того, кого она может любить. Именно поэтому ей нужна была тогда Ибби. А если не она, то кто угодно другой, ради кого хотелось бы жить. Потому что ради себя не умела. Могла только мечтать об этом. Но эта самая мечта имела право существовать лишь по той причине, что была абсолютно несбыточной. Вот такой вот парадокс, который Шерриган все никак не хотела признавать.
После вопросов брата в комнате повисло молчание. Серпьенте смотрела в спину своей спутницы. Та же, кажется, совершенно не спешила давать каких-либо ответов. Потому что сама их не знала. Потому что абсолютно ни в чем не была уверена.
Приглушенный змеиный вздох, похожий больше на одно протяженное шипение. Серпьенте перевела свой каменный взгляд на Лофта. Тот взгляд, каким смотрела на него всю жизнь, просто потому что любила смотреть. Да и вообще любила этого мальчонку как такового. Она не стала бы отвечать прямо. Потому что их связь с Койот была сильнее любых собственных симпатий и чувств Серьпьенте. И сейчас ее ответ мог причинить ей боль. Боль куда более страшную, чем любая даже самая глубокая ноющая рана. И каждый раз в такой ситуации Сер казалось, что эту боль они переживают вместе, не имея права делать это по отдельности. Потому что она все же была частью ее души. Души часто изнывающей и совершенно точно не пустой.
— Хорошо, – раздался, наконец, такой же шипящий голос.
Серпьенте освободила руку Лофта от своих объятий и свернулась в клубок рядом с ним. Затем приподняла голову и начала отвечать, смотря ему в глаза:
— Камарилья… – она протянула ее имя настолько, насколько могла, – она, несомненно, достойна уважения, – пауза, взгляд на секунду уперся в спину Койот, что, казалось бы, была совсем неподвижна. – Уважения. Не обожествления. В ней есть все личностные задатки прекрасного правителя. Но насколько бы не был личностно хорош король, какой в этом толк, если он управляет в рамках, где все еще царит первобытный хаос?
Все слова Серьпенты были наполнены привычным шипением, за которым было сложно уловить эмоции. Она говорила тихо, отчего приходилось прислушиваться. Речь ее была ровной и тягучей. Некоторые характерные звуки были слишком растянуты, особенно шипящие. От этого создавалось впечатление, что змея говорит медленно и долго.
— К слову, Ригард не был хуже, – эти слова вновь прозвучали в сторону Шерр, – если бы за его плечами был бы тот же опыт, пусть столь печальный и болезненный, но все же опыт, позволяющий переосмыслить себя и свою личность как таковую. Заставляющий пройти через боль и вырасти в подобной агонии. – Сер сделала паузу, а затем словно бы подвела черту, – Если бы он был старше…
Койот все еще игнорировала абсолютно любые слова в свою сторону, никак не вмешиваясь в разговор, отчего Серпьенте вновь перевела взгляд на Лофта:
— То с теми мыслями и правилами, которые заложил он в фундамент этого места долгие годы назад. Правилами, что многим могли казаться абсурдными, будучи единственно верными, подобное стоило бы говорить о нем. Мы здесь, потому что ты пошел по той же дороге. Правильной дороге. Пусть и со своими изъянами, – Серпьенте явно не была по нраву весть о начале войны с шинигами, но об этом она скажет Лофту потом… и то, только если он спросит. – Пожирать себе подобных и жить в вечном стремлении выжить – неправильно. Мы здесь, потому что понимаем это.
Голос змеи стал заметно тише, она словно бы кивнула в сторону Шерриган, все еще не отрывая взгляда от Примеро:
— Все понимаем, просто не все хотим этого признавать.
Именно в этот момент Койот вздрогнула. Нервно и открыто. Но все еще не проронила ни слова. Правая рука ее обхватила левое плечо, нервно сжимая его до боли. Серпьенте видела и этот жест. Но он не стал для нее сигналом к отступлению. Было уже больно. Поздно было отступать. Нужно было довести теперь абсолютно все до конца.
— Видишь ли… хорошо жить в системе, что выстроили вокруг себя наши лесные собратья, когда ты являешься одним из самых сильных представителей своей расы, – продолжила она говорить, обращаясь к Лофту,– ты можешь десятки лет верить в свои идеалы, ведь это ты стоишь на верхушке пищевой цепочки, но никак не наоборот. И даже кого-то более слабого беды обходят стороной, ведь ты наградил его своей фамилией, что держит хищников в страхе. Вот только, – пауза, Сер словно бы вспоминала что-то крайне неопрятное, отчего даже ее взгляд поник, – в какой-то момент находится тот, кто может сожрать и тебя. Кто не боится переступить черту. И тогда с хрустом ломаются чьи-то пальцы.
Серпьенте говорила сейчас не самые понятные вещи для Лофта, однако прекрасно знала, что Шерриган ее прекрасно слышит и все понимает. И, будем честны, слова ее были направлены сейчас не столько в сторону Примеро. Сколько стремились, наконец, вытащить Койот из пучины собственных грез и иллюзий. Ведь кому-то нужно это делать. Хотя бы раз в десяток лет.
— И когда это случается. Когда ты сам предстаешь перед лицом кого-то более хищного, ты, наконец, примеряешь на себя шкуру слабого. А когда боль от этого столкновения отражается не на тебе, а на том, кого ты любишь, эффект усиляется во много раз. И вот теперь ты такой же беспомощный в рамках возводимой в абсолют тобою системы. И тогда она уже не является для тебя такой совершенной, как раньше. Казалось бы. Подобное можно даже переварить и продолжать жить в том мире, что ты для себя избрал. Мы и жили. Кажется, даже как раньше. Стараясь просто не вспоминать случившегося. Вот только… мы здесь совсем не только из-за любви к тебе, как таковой. Нет. Совсем нет. Ты стал Примеро – это важно. Но также важно кое-что еще…
Серпьенте вновь вздохнула. Сейчас она понимала, что была рада, сорвись Койот с места и уйди прочь. Так было бы легче всем и ей в первую очередь. Потому что теперь в ноющую рану собирались воткнуть тупой ржавый нож. Пауза была долгой. Достаточно долгой, чтобы дать возможность Шерр уйти. Но та все еще стояла у проклятого окна и смотрела на чертову луну. И лишь рука сжималась все сильнее.
—Если Ибби осталась жива. Если случившегося с ней было недостаточно, чтобы, наконец, решить что-то поменять, то… Ригард мёртв. Мёртв, сколько ты не возьмись этого отрицать и откладывать мысль об этом на потом. «Потом», когда неделя подойдет к концу. Когда что-то там станет ясно. Но это решило все уже сейчас. Когда так больно от известия о смерти того, кого когда-то ты сам пытался убить. Связь с кем ты так старательно оставил в далеком прошлом, буквально принося ее в жертву собственным идеалам. То как будет больно, если умрет тот, кто был еще ближе? Мы здесь не только потому что «Лофт Койот занял место Примеро эспады», мы здесь в том числе, потому что «Ригард Луизенбарн мёртв» и от этого так больно, что пережить даже мысль о еще большей боли, мы просто не в силах.
Почему при каждом слове о боли она говорила «мы»? Потому что переживать это Серпьенте собиралась вместе с Койот. И как бы ей, быть может, не нравился Луизенбарн и связь этих двоих, но это было все также неважно, когда змея понимала, насколько тяжело на душе у ее спутницы. Любые решения всегда оставались за Шерриган. Именно она отрицала смерть Ригарда. Именно она решилась жить в мире лесных животных, совершенно не слушая вторую часть своей души. Но, несмотря на все это, эту боль Серпьенте была готова разделить вместе с ней.
—Понимаешь, одно наложилось на другое. Система Леса перестала казаться совершенной, отчего появился постоянный страх за более слабое, но любимое существо. Ты занял место Примеро, когда мы стоим на пороге такого конфликта. И возможность того, что судьба Ригарда, пусть произошедшая в иных обстоятельствах, постигнет и тебя так…
— ХВАТИТ!
Громко. Очень громко. Слишком громко. Она выкрикнула это, просто надрывая глотку. Так, что в горле появилось неприятное жжение. Столько боли было в одном этом выкрике, что хватило бы на несколько лет вперед. Но нет. Это все происходило здесь и сейчас. И внутри что-то ломалось, хрустело, буквально обваливалось тоже именно сейчас. Неделю. Просто неделю дать ей не думать об этом. Почему это было так сложно? Почему сейчас? Когда они здесь. Когда они не одни. Когда она не одна. «Почему, Серпьенте? Почему?»
Койот дрожала. Натурально вся тряслась, стоя у окна. С трудом теперь упираясь одной рукой об оконную раму. Цепляясь за нее, как за последнюю возможность не упасть. А второй дрожащей рукой закрывая себе рот. С силой вдавливая ладонь, чтобы и звука больше не издать. Потому что если только она решится сказать еще хоть что-нибудь, то вся стена нежелания признавать ранее произнесенных вещей обрушится. Смерть Ригарда. Нет. Не только это. Еще осознание простой, казалось бы, истины. Осознание, что путь, по которому ты шла 11 лет – видимо, совсем не тот. Мировоззрение, ради которого ты все предала – оно не твое. Решение, из-за которого ты не была рядом с ним 11 лет и не смогла изменить хоть что-то – одна большая обида на детскую несправедливую трагедию. А она все такая же. Человечная. Отвратительная самой себе, но человечная. И ничего с этим не поделаешь. И ничего не изменилось, скольких бы ты там не сожрала. И пытаться было, быть может, не нужно. Да только поздно. Поздно, чёрт возьми, все это осознавать, если факта смерти не изменить.
Нет. Не сегодня. Сегодня она точно не сможет сказать хоть кому-то из этих двоих, что слова Серпьенте являются правдой. Этой ночью она еще не готова признать эту проклятую истину. Понять, что 11 лет были ошибкой. Осознать, что она потеряла связь с Примой по одной лишь своей глупости. Но изменить в себе не смогла совершенно ничего. Все что она могла – это признать, что готова переступить через свою верность Королю и идеалам ради того, чтобы такая же ситуация не повторилась с Лофтом. Так зачем… зачем они требуют от нее еще большего?
Слезы? Нет. Их, кажется, не было. Пока что. Оставалось совсем немного. Она обязательно скажет Лофту, что готова переступить через себя с болью и кровью. Сделает все, что потребуется. Но тогда, когда это состояние уйдет. Потому что в ином случае она просто не выдержит и сломается под грузом отрицаемой ею человечности прямо здесь и сейчас. А еще рано. Слишком рано.