- Полнейшее безрассудство! Ничего глупее придумать просто нельзя было! - Кьеширо не прекращал возмущаться с самого их прибытия в столицу Канады, городок был небольшой, однако все необходимое было, да и он давно хотел посмотреть на эту магическую большую и холодную страну с маленьким населением. К слову, явили они свои замечательные лица около восьми утра по местному времени, после чего не было ни свободной минутки. Снять номер в гостинице, договориться в какой-то церквушке, подкинув им "пару монет" для скорости, и двинуть по магазинам. Все должно было быть сделано в крайне сжатые сроки. По крайней мере, по плану, составленному самим Укитаке за пару дней до этого, только он не учел одного факта: он и магазины - вещи несовместимые. Поэтому буквально через полчаса брюнет уже начал ныть, фыркать и возмущаться одновременно. Все не так, все не этак, давай быстрее вернемся, я устал, мне жарко, мне холодно, мне ярко, здесь консультанты игнорируют, здесь наоборот сильно пристают - стандартный набор возмущений Кьеширо при походе по магазинам. И именно из-за этого набора за покупками обычно ходил Сасакибе. Но сейчас отвертеться просто не было ни единого шанса.
- Я еще понимаю, ты идиот, но я как попался! - негодованию его просто не было предела. Как-как попался, да легко и просто. Даичи умеет делать такие качественные щенячьи глазки - грустные и печальные одновременно. Что раз взглянув, хочется согласиться на все, упасть на колени и просить прощения за все, целовать ноги и дарить подарки. Хочется отдать все, что имеешь и идти хоть на край света... Шутка. Он в карты проиграл. Не то чтобы они часто играли в карты, или Барс часто проигрывал, да что там, последние пару лет они вообще виделись раз в две недели, если повезет, а тут его снова перевели на должность медбрата, ребята отмечали сие торжественное событие, набрались и решили сыграть в картишки. И выяснилось, что пьяный Укитаке мимику не просто не контролирует, он еще и эмоции вообще не скрывает. В общем, он проиграл. Пять раз подряд. Играли они на желание, как это обычно принято у пьяных в стельку. И как это обычно принято, желание было из ряда вон выходящим. Но карточный долг - дело святое, поэтому на всякий случай желание было записано. А на следующий день торжественно прочитано страдающему головной болью медику, удивительно, но на том листике была даже его подпись. А значит, выбора действительно не было.
Пришлось договариваться насчет небольшой командировке, если ее можно так назвать, в Канаду, доставать через дражайшего братика подставные документы (Хио даже знать не хотел, как Йоширо должен был это сделать), сгребать все отложенные деньги в кучу и нестись отдавать священный долг этому чуду с щенячьими глазками. Правда, пожалел он об этому ровно через десять минут после прибытия, когда по нездоровому блеску в глазах понял, что попал. Но долг есть долг, а значит, нужно было сделать все быстро и с минимальными потерями для нервной системы. По крайней мере, так он думал в 8 утра, верил в 9, надеялся в 10, начал сомневаться уже в 11, а в 12 стало уже даже как-то неприлично говорить о чем-то подобном.
И вот, кульминация, час дня по местному времени, магазины в округе закончились, покупки все сделаны, до гостиницы осталось минут пять ходьбы, а число нервных клеток со скоростью света стремилось к нулю. Кьеширо продолжал фонтанировать возмущенными возгласами, шипящими упреками и потрясающими выражениями лица, которые были направлены на донесение до мозга блондина всей степени недовольства медика. И его в этом не останавливал даже тот факт, что вышеупомянутый блондин тащил все пакеты, следуя за капризным Укитаке, который, в свою очередь, отказался брать даже самые легкие покупки, хотя коробку с кольцами прикарманил. Хорошо, что хоть не стал тыкать и подначивать Даичи. По крайней мере, физически не стал.
- Не знаю, как ты будешь управляться, но мы должны быть в церкви через 4 часа и 45 минут, полностью готовые. А я устал и хочу спать.

- Сам попробуй в туфлях на шпильке походить, потом поговорим, - очередной "фырк" в сторону блондина. Посмотрите на него, понравились ему туфли красные. А ходить в них кому? Уж явно не Сасакибе. Хотя медик бы на это дело посмотрел с превеликим удовольствием, каблуки жалко, конечно, вряд ли они выдержат такую атаку, но пару минут это могло быть крайне занимательным зрелищем. Что же до Кьеширо, он в туфлях ходил, было дело. Ну, знаете, школьные годы чудесные, безрассудство, алкоголь и тяга к перевоплощению за счет смазливой внешности и длинных волос. Эх, такой актер ведь пропадает в палатах четвертого отряда, кто бы знал. А знают немногие, кому посчастливилось учиться с этим комком цинизма и сарказма. Под градусом даже этот отличник-заучка может такие вещи вытворять. Собственно, оттуда и умение играть в карты. Он бы мог быть еще той занозой в одном месте, если бы в адекватном состоянии не считал, что все лишние эмоции, действия и мысли не имеют смысла. Да и учебные годы прошли, теперь он находился немного в другой ипостаси, где подобное поведение не просто не приветствовалось, а было даже под запретом. Только странно, что за столько лет почти совместного проживания Даичи ни разу не пришло в голову напоить сэмпая даже против его возгласов о том, что он не приемлет алкоголь в больших количествах и все тому подобное. Узнал бы много нового, как многое бы и получил. Ибо слишком уж парень щедрым становится. А еще себя с трудом координирует и не слишком хорошо совмещает желание победить всех и вся с возможностями тела и мимики.
То ли городок действительно был не таким большим, как казалось на первый взгляд, то ли воспоминания отвлекли, и шел он на автомате, но гостиница уже приветливо подмигивала вывеской. Точнее, подмигивать она будет вечером, а пока просто висела, возвещая случайных прохожих о том, что здесь они могут переночевать с комфортом и за умеренную плату. А вот ржущий все утро Даи, кажется, поумерил свой пыл. По крайней мере, так брюнету казалось, пока вышеупомянутый не повис на нем, уткнувшись носом в шею и чуть не завалив покупками. Что ни говори, но Кьеширо был рад. Где-то в глубине души точно был. Где-то ну очень глубоко в душе. Все-таки после той крупной ссоры он не раз еще мысленно возвращался к причинам, обдумывал свое поведение и слова кохая. Ему страшно? Нет, и никогда не было. Он стесняется? Ни капли. Не хочет обломать девиц? Хочет, еще как, хотя куда уж больше обламывать. Два года образцовой верности с его стороны. Реакция отца или отряда? У отца свои заботы, к тому же есть Йоширо, которого в случае чего можно женить, ибо опоздал. А на работу наличие кольца на пальце никак не сказывается. Все это лишь отмазки страху испортить чужую жизнь или же остаться в одиночестве. Самый важный вопрос был - готов ли делить с кем-то? Скорее, это и стало отправной точкой. Потому что не готов, не собирается, не хочет. Только он должен мучить и пилить мозг блондина. К тому же, где-то глубоко он боялся того момента, когда Сасакибе окончит академию. Постоянная, назойливая мысль, что если он вступит в кидо отряд, то Кьеширо просто его потеряет постепенно. А так был шанс, по крайней мере, успокоить свое сознание.
- Достал ты с туфлями, фетишист чертов, - очередной возмущенный вздох, после которого последовала едва заметная улыбка, которую Хио попытался тут же спрятать. Все-таки, если задуматься, то он действительно был рад. И даже бы мог снисходительно улыбаться. Если бы не эти походы по магазинам, которые он терпеть просто не мог. - Давай пакеты, грозный опоссум, пока не сломался под ними, - и снова эта едва заметная улыбка, пока забирал половину пакетов. Но никаких поблажек, ванильностей и прочих соплей. Гордо задрав подбородок, брюнет тут же устремился к гостинице с удвоенной скоростью. Наверное, стоило сделать хоть что-то доброе, хотя бы приобнять хоть раз за день, но это было не в его стиле. Поэтому даже сдержанные улыбки за утро можно было по пальцам пересчитать. Как будто похороны организовывал, а не свадьбу. Наверное, так выглядят женихи в нормальных парах. Хотя кто знает. Тетка на ресепшне их запомнила, и это было хорошо, потому как доставать карту постояльца или делать еще что-то у него не было никакого желания. Лестница, пролет, дверь. Пара легких и почти акробатических движений, и коморка, служащая временным пристанищем, была открыта. Точнее, комната была неплохих размеров, с ванной комнатой, холодильником, столом и даже минибаром. Пакеты кое-как сгружены на кровать, кеды скинуты в угол у двери, а само тело с предсмертным вздохом завалилось на пол, раскинув руки в стороны. Кстати говоря о кедах. Увидеть Кьеширо хоть и злого, но в драных джинсах, фиолетовых кедах, яркой футболке и подобии ветровки, это как нужно стукнуться, казалось бы. Но нет. Просто на работу он постоянно ходил в черных прямых джинсах или штанах и рубашке, не говоря уже о халате, а в отряд в форме, как и все шинигами. В его гардеробе были подобные вещи, вот только носить их обычно некуда. Но наконец случай выпал, и Укитаке предстал во всей красе, кроме того, еще и волосы в косу заплел так, что она лежала на одном плече. Хоть фотографируй во всех позах и со всех ракурсов на память.
- Раздражают меня эти магазины, будь моя воля, за километр бы все обходил, - и снова вздох "звездочки" на полу, которая решила один из своих лучиков протянуть в сторону пришедшего наконец Даичи, дабы и того затянуть поваляться на холодном и таком чудесном паркете. Все-таки, наверное, зря он так усиленно портил тому настроение.

Все было как-то скомкано. Чувство нереальности происходящего наотрез отказывалось покидать Укитаке. Поездка, гигаи, документы, которые он даже не рассматривал, спущены почти все отложенные деньги. Как будто он совершал что-то постыдное и противозаконное. Ему не было страшно, не было сомнений. Но слишком много событий за короткое время, ему казалось, что он совершенно не владеет ситуацией. В таких случаях хотелось забиться куда-нибудь, успокоиться, хорошенько подумать и составить план, потому что предыдущий оказался бесполезен перед реальными фактами. Да, наверное, он нервничал. Совсем немного. Из-за этого чувства, будто он наблюдает за всем со стороны, хотелось сделать все быстрее, постоянно быть в движении, не получалось обдумывать каждое слово и выражение лица. Он пытался вести себя как обычно, но, видимо, что-то постоянно выдавало его со всеми потрохами. Или у Даичи настроен эмоциометр на полную мощь? Кто знает.
Пара глубоких вдохов. Закрыть глаза и попытаться расслабиться, мысленно сливаясь с прохладным полом, просачиваясь сквозь него. Шумный выдох. Все хорошо, им еще вещи перебирать. А в голову так и лезли настойчивые мысли о том, что он сам не свой последнее время. Чем больше проводит времени с этим недоразумением, тем больше меняется его привычный мир. Раньше как было: гулял после работы где-то, развлекался даже, а возвращался потом все равно к Даичи. Ну, поскандалили, он пустил слезу, получил пару тумаков, если повезет, начал страдать, его простили. И менять ничего не хотелось, потому что все казалось таким правильным. Слишком скучно находиться постоянно в одном месте, когда вокруг столько интересных и одиноких личностей. А потом как обухом по голове - такой скандал, едва ли не расставание, после кольцо с предложением, вдобавок еще и его переводят обратно в отряд. Времени подумать было просто море, задуматься над собой. И оказалось, что меняться не так сложно. И совершенно не трудно, проводить вечера исключительно в компании бумаг. К которым постепенно добавился алкоголь в небольших количествах и не так часто. Зато постепенно желание и интерес в поиске новых экземпляров отпал сам по себе. Все общение ограничивалось долгими разговорами, иногда прогулками на свежем воздухе. А потом, на выходных, ему являлся этот златовласый тайфун, который долгое время не мог поверить, что фраза "общался с милой дамой" имела прямой смысл и не таила какого-то скрытого подтекста. Целых два года до его прошения о переводе обратно, рокового перевода. Практически сразу: инфекция, таинственная пустая, разрушения и многочисленные жертвы, одной из которых стал он сам. И если уж говорить о самом настоящем переосмыслении своей жизни, то оно наступило, когда парень очнулся в палате четвертого отряда. Сразу многое доселе незамеченное обрело колоссальный смысл для Укитаке. Стали появляться мысли вроде "может, попробовать вести себя добрее", "наверное, надо было помягче" относительно Даичи. И вот он здесь, лежит на полу в гостинице в столице Канады. И смех, и грех. Согласился бы прежний Кьеширо на нечто подобное? Только если бы это сулило ему выгоду. Брак по расчету, ничего больше. Но сорваться тайно, позволить купить себе платье, пусть даже в честь карточного долга. Все-таки на него плохо действует Сасакибе.
Этот самый Даичи тем временем не только добрался до комнаты, но даже умудрился аккуратно составить пакеты и пытаться поправлять те, что швырнул брюнет, пока не заметил протянутую к нему руку и не... подергал за палец? Кьеширо прикрыл глаза, сдержанно улыбаясь и роняя руку обратно на пол. Все-таки было что-то в этом идиоте. Что-то, что цепляло.
- Джинсы мне не порви, - спокойное замечание с несползающей с лица улыбкой, пожалуй, он действительно расслабился, успокоился и даже вернул себе неплохое расположение духа. Конечно, магазины в ближайшее время ему не грозили, а все остальное можно пережить или не замечать попросту. Как, например, чужую горячую руку под своей футболкой и феерию противоречивых ощущений, которые она вызывала. Не так легко игнорировать, но можно было попытаться. Стоило только расслабить разум и не придавать особого значения, как-то спокойно и устало приобнимая Даи за пояс и притягивая поближе к себе. Пожалуй, он был настолько расслаблен, что готов был даже позволить себе редкие обычно нежности. Готов был. До того момента, когда услышал две фразы "пять тысяч йен" и "разве мог подумать, что ты окажешься таким классным". Таким классным? Он даже глаза открыл, чтобы по лицу Даичи понять, прикалывается этот идиот, или действительно столько лет скрывал. А что скрывал-то? Что те измученные и блестящие глаза, с которыми он пришел в медкабинет, были ложью? Смешно. Не верит. Он бы именно это и сказал, если бы ему тут же не закрыли рот рукой. И что-то лицо Милка не намекало, что сейчас он засмеется и скажет, что разыграл. Не просто не намекало, а кричало об обратном. Особенно когда он начал почти скороговоркой оправдываться. Захотелось сразу двинуть каким-нибудь тяжелым предметом, желательно прямо по лицу, чтобы наверняка. Но его хорошо держали, не давая не только говорить, но и двигаться особо. Поэтому приходилось щипать за бок и впиваться зубами в ладонь, надеясь убить хоть одним из взглядов. Ах, шестнадцать лет, значит. Какая незадача, что парня себе умудрился найти, а отвязаться от него оказалось не так просто. Хотя почему же, в самом начале ему предлагали свалить, даже несколько раз.
Он даже попытался высказать свои возмущения прямо в ладонь, получилось не слишком членораздельно, но суть была интуитивно понятна. Что может сказать человек, которого держат и закрывают рот, а чуть ранее ему заявили, что пять лет назад поспорили чуть ли не на него. Правильно, ничего хорошего. Очередная попытка освободиться и слишком сильный укус за палец, и вот, он хотя бы может говорить. И если бы его не ограничивали в действиях, разговор мог бы получиться спокойным, он бы даже посмеялся. Если бы.
- Сволочь, отпусти меня, пока я тебе что-нибудь не отгрыз, - злости во взгляде хоть отбавляй, он буквально метал молнии, все еще надеясь хоть одной попасть в блондинку и убить его наконец к чертям. Но пара спокойных вдохов, и он даже не брыкается, просто пожирает взглядом. - Давай сначала ты просветишь меня во все свои тайны. Там же наверняка есть еще что-то.

Его не просто отпустили, но еще и отползли подальше, не забыв ноги, чтобы брюнет до них никак не мог дотянуться. Наверное, так. И вообще Даичи сразу как-то уныл. Стоп, когда он умудрился пропустить момент, что их поменяли местами? Раздражение, злость, которые он испытывал, пока его держали, улетучились сами собой при взгляде на эти сбивчивые и жалкие попытки оправдаться. Перед кем? Перед ним, ему это не нужно было, сам гадил столько времени, как только мог. Перед собой? А это уже интереснее, на это даже можно было посмотреть. Видимо, эта мысль гложила парня, иначе бы не стал вспоминать, пусть даже это вышло не специально.
Как только была получена свобода действий, Кьеширо нехотя, но все же поднялся, тоже садясь, правда ноги он решил вытянуть и заодно облокотиться спиной на тумбочку, около которой они, собственно, и валялись. А тем временем блондин продолжал изливаться, рвался что-то объяснить, тараторил, как заведенная игрушка. Укитаке практически не слушал, продолжая сверлить строгим взглядом парня. Весь его вид, наверное, показывал, что тот готов раскричаться, начать обвинять или еще чего. Потому что других причин таких фонтанов слов при виде него он просто не видел. И говорить ничего не хотел. Наверное, раньше бы стал лезть, перебивать после каждого слова, цепляясь ко всему, злиться, сыпать укорами и подкидывать в огонь каких-нибудь своих похождений. Непременно бы стал. А сейчас не видел смысла даже снисходительно кивать, делая вид, что действительно верит во все эти слова. Просто молча слушал, проходясь взглядом по растрепанным волосам, глазам таким несчастно-обиженным, по сухим губам, которые, наверное, приносили дискомфорт, по открытой шее и вниз, оценивая все положение дел. Было достаточно интересно наблюдать за извиняющимся Сасакибе, слишком редкое зрелище. Обычно все было наоборот. Хотя сам Кьеширо искренне даже извиниться не мог, потому что вины не чувствовал и не принимал. Да, накосячил, да, промашка в том, что стало известно, это обидно, а признать вину за косяк он никогда даже не думал. Даичи был почти таким же, только косячил редко и не в таких масштабах. А сейчас, видимо, вину свою чувствовал сам, совесть была неспокойна. Или решил, что умудрился обидеть сэмпая? Глупости, он бы обиделся, если бы ему сказали, что он спал со своей бывшей подружкой все эти пять лет, да, тогда бы обиделся. А спор? Он сам-то согласился частично от скуки. Ну и мальчик этот всегда был таким теплым, таким открытым, с виду полная противоположность.
Он тер лоб, нервничал, даже кулаком по колену стукнул, для пущей уверенности, а Кьеширо так хотел рассмеяться прямо сейчас, что пришлось до боли прикусить нижнюю губу изнутри, чтобы хоть как-то держать прежнее раздраженное лицо. Ну чем не щеночек. У тех тоже все просто. Радость - помахал хвостом и обоссался, злость - обоссался в тапки, веселье - побегал вокруг и обоссался. И глаза всегда такие же, блестящие и доверчивые.
На каждое обращение где-то внутри звучало писклявым таким голосом четкое "блаблабла". Слышит? Нет, не слышит, он уже минут пять как во внутреннем мире катается на единороге брата, вдыхая чудесный аромат цветов и радуясь солнцу, а надета на нем балетная пачка. Брюнет совершенно не видел смысла в объяснениях, он все равно не верил в их причину. Поспорили, кто быстрее найдет парня, и подросток, подпитавшись силой спора, решил попытать счастья со своим другом детства, который был на четыре года старше, работал в академии и взаимностью не отвечал. Что ж, бывает. Кьеширо в шестнадцать и не такое вытворял. Правда, решительности придавали другие вещи. Высокая самооценка, например. Он бы всем советовал, отличная штука вообще. Так вот, а оказалось, что друг-то с бабой как раз расстался и вообще был довольно свободных нравов, чтобы согласиться и тут же попытаться показательно трахнуть зарвавшегося студента. Наверное, в тот момент ни один из них не представлял, что позже этот холодный и расчетливый медик будет не только поддаваться, но и окажется под слишком активным блондином. И не просто окажется снизу, а даже ни разу не будет пытаться сменить роль. Было бы действительно обидно, если бы с ним встречались на спор. Все-таки даже за столь долгую постельную карьеру Укитаке никому не позволял управлять собой, и уж точно ни под кого не подстилался. Было бы обидно. А начать встречаться на спор, а потом еще и не рассказать об этом и проиграть деньги - это похоже на Даичи. Балбес ведь. Потому что врать не мог и очень интересно расставлял рамки. Кьеширо бы смог встречаться несколько лет за кругленькую сумму, он бы от этого ничего не потерял. И не позволил бы чувствам вырасти. Сасакибе ведь другое дело, и именно поэтому вся ситуация была такой глупой, что бедняжку хотелось успокоить, приласкать и порадовать. Пусть забудет об этих своих делах минувших. Что, собственно, брюнет и сделал, как только к нему подались с почти просьбой побить. Он обхватил одной рукой шею парня, притягивая того к себе и почти заставляя завалиться на него. Лицо, глаза, ничего не изменилось с того момента, как его отпустили. Холодное спокойствие и сосредоточенность. Только теперь он смотрел в точку перед собой.
- А я вот актером мечтал стать, и у меня отлично получались женские роли. В Академии, бывало, ставили сценки к праздникам. Я даже пел, - тихий голос и отсутствующий взгляд, пока прохладные пальцы перебирают золотистые волосы. Все-таки, видимо, ему было проще с осознанием себя. Нет никакой разницы, мужчину ты любишь или женщину. У моральных качеств нет пола, а все остальное только необразованность и страхи. И, судя по всему, Даичи тогда это сильно мучало. Хотя, может, все сгладилось из-за смазливой внешности и тонкой фигуры Укитаке? Кто знает. Это уж явно не ему судить. - А еще я пил много. У меня не было друзей как таковых, но нас с братом постоянно звали на все вечеринки. И в отличие от него я всегда набирался и частенько танцевал стриптиз на столе. Эх, было время. - Он даже тихо посмеялся, мысленно витая где-то во времена своего семнадцатилетия и этих постоянных посиделок в чьей-то комнате. Как на нем постоянно оказывалась какая-нибудь наивная девчонка, которая не знала как с ним заговорить на занятиях, а теперь почувствовала храбрость от дозы алкоголя и решила схватить свое счастье за хвост. Правда, в такие моменты их постоянно путали с братом. Ну, знаете, когда один красавчик - хорошо, когда красавчики близнецы - все девки текут при одном появлении. Так было и в том случае. Правда, отдуваться приходилось постоянно Барсу, потому как брат или тихо сваливал, или его вообще было не затащить на подобные мероприятия. А оставшийся был просто душой компании после трех-четырех стаканов. - Нам постоянно прилетало от комендантов, а сидеть на парах с больной головой то еще развлечение, поверь мне. А, и курил постоянно, потом отряд, дел столько, пришлось завязать. Что же еще. Ммм. И я, наверное, половину твоих одногруппниц поимел.

- Отчего же? Сейретей разрушает мечты тех, у кого есть способности, - снова совершенно спокойная фраза, правда, слишком тихая, будто бы медик разговаривал сам с собой или отвечал совсем не на вопрос живого существа. Он никогда не любил битвы, войны, они его раздражали. И за неимением выбора деятельности, кроме как ее направления, было решено идти в четвертый отряд. Потому что они не воюют, они всегда в эпицентре, но в то же время в стороне. Они никогда не будут героями, но и вряд ли падут жертвами зарвавшегося врага, который захочет доказать всем, что он самый сильный. Исключением, наверное, единственным, была капитан четвертого отряда. Но он даже знать не хотел, почему та, кого они с братом так упорно считали матерью, обладающая колоссальной силой решила встать во главе лечащего отряда. Его это никогда не интересовало. Главное, что сам он никогда не полезет в огонь битвы. Его дело - лечить раненых и собирать трупы, которые останутся после этого самого огня. Ни больше, ни меньше. В нем не было альтруизма и желание защищать всех и каждого. Конечно, если задуматься, полез бы он в битву, в которой бы принимал участие Даичи? Если бы тому грозила реальная опасность, а, быть может, даже смерть. Он не знал. Рвануть, спасти, защитить, даже ценой своей жизни. Это казалось глупым и нерациональным, так говорил ему мозг. Но все остальное продолжало твердить, что он бы сам кинулся на чужой клинок, если бы это могло спасти жизнь Сасакибе. Хотя нет ничего эгоистичнее самопожертвования, так он считал. Тот, кто совершает якобы акт доброй воли, спасает других, но сам умирает, обрекает выживших на вечные страдания, обрекает их на жизнь с осознанием того, что кто-то умер за них. Отчасти и поэтому он сомневался, иногда не справляясь с наплывшими мыслями. Слишком большой груз эмоций был у него на душе.
Каждая реплика блондина вызывала дикое желание раздраженно цокнуть языком. То ли он перенервничал от своей предыдущей тирады, то ли моча в мозг ударила, но нес он беспросветную чушь. - Тск, давай вечером я тебе станцую. - Он был готов согласиться на что угодно, лишь бы он не строил из себя оскорбленную невинность. "Конечно, милый мой, к времени, когда ты явился с тем злосчастным букетом, я уже перерос бесконечные пьянки. А петь и не просил никто." И снова раздраженный "тск" с каким-то отсутствующим взглядом. Все-таки он слишком сильно расслабился. Настолько, что даже придать особого смысла всем этим фразам совершенно не хотелось. Ну шутит себе ребенок, ну что с него взять. Чем бы дите не тешилось, лишь бы не вешалось, как говорится. По крайней мере, так себя успокаивал сам Кьеширо. Все ведь хорошо, до их явления в церковь еще несколько часов, сейчас все обсудят, пообнимаются, примут душ, разберут пакеты, вот уже и пора. А документы бы все равно не мешало проверить, а то мало ли, что этот мрачный тип мог подсунуть. Под мрачным типом подразумевался, конечно же, Йоширо. Пусть они и были близнецами, должной артистичности у него явно не хватало. Видимо, вся ушла в Кье. Поэтому первый казался более мрачным, постоянно уставшим и вообще внешне отталкивал.
Хио думал, что все хорошо. До фразы про оргию. Тут уже пришлось напрячься. Ну да, и его лицо пытались "улыбнуть" таким вероломным способом, что оставаться расслабленным и спокойным вариантов просто не было. Но он продолжал говорить, даже когда его лицо спутали с пластилином, пытаясь что-то там вылепить пальцами. А, видимо, зря. Потому что "ладонь превратилась в кулак" и уперлась в тумбочку в опасной близости от головы. Нет, ну сам ведь хотел правды. За язык его никто не тянул, слушать или говорить тоже не заставляли. Чего злиться? Только почему-то спокойным оставаться не получилось совсем. И дело не в кулаке или фразе про курение, а в тоне, с которым это было произнесено, и глазах, обычно таких теплых и ласковых. Сказать, что он начал волноваться - ничего не сказать. Брюнет даже умудрился испугаться. Ну, знаете, суженные зрачки, дышать стал чаще, сердце бьется быстрее, а по телу будто цепь из мурашек, которые сковывают движение. Противное чувство, он бы никому не посоветовал. В отличие от высокой самооценки. Вот она хороша. Но даже она не спасала в таком случае. - Ч-что? - "Давай же, покажи удивление, сделай брови домиком, будто совсем не понимаешь, к чему это идет, откуда такой мирный тон, и почему он отодвигается. Давай же, не стой столбом. "
Но лицо Укитаке выражало совсем не то, что нужно. Оно выражало панику. Плохо скрываемую панику, которую можно было прочесть не только в темных глазах. - О чем ты говоришь? - Гул в висках, бешеное сердцебиение, наверное, даже кровь прилила к щекам, потому как он буквально чувствовал, будто они горят. Наверное, Барс бы даже вскочил, если бы весь этот ураган эмоций напрочь не пригвоздил его к полу. "Что делать? Остановись, прекрати. Разве это не ты так хотел, чтобы мы наконец обменялись этими чертовыми кольцами, разве не ты кричал, что готов ждать, готов наплевать на все? Что. Ты. Делаешь." - Укитаке мысленно кричал, он бился в истерике, плохо понимая, почему именно сейчас все должно было так случиться. Он крушил мебель, орал, тряс блондина, пытался выбить из него всю эту дурь. Внутри своей головы. А вот снаружи ошарашенными глазами наблюдал, как из его ветровки вытаскивают бархатную коробочку с кольцами из чистейшей платины. С ним определенно было что-то не так после этой злосчастной комы. Страх одиночества. Страх умереть. Страх быть покинутым. Он не показывал этого, да и никогда бы не показал. Но этот чертов страх разъедал некогда холодное сердце, отзываясь приступами паники. "Вставай же, нельзя поддаваться страху, иначе действительно останешься в одиночестве. Давай."
Брюнет буквально подскочил на месте, игнорируя головокружение от столь резкой смены положения, тут же рванув к Даичи. Он, черт побери, два года, два гребанных года, кроме работы ничего не видел, ожидая краткосрочного явления его солнца. Он сидел допоздна, сначала уходя чуть ли не короткими перебежками, чтобы никого не встретить. Он дрочил в туалете, кусая губы в кровь и пытаясь сохранять чистоту мышления. Он пару даже отпихнул особо зарвавшихся дам, которые рвались сделать ему минет. Вел себя как истинный и примерный семьянин, надеясь на выходные. Он ходил раздраженный и срывался на подчиненных. А ему вот так просто кидают подобные слова. Схватив обидчика за плечо и рывком потянув на себя, дабы развернуть, он хотел просто высказать это все в лицо. И сам не мог понять, как следующим движением зарядил тому кулаком в скулу. Слишком большая активность для болезненного тела, недавно вышедшего из комы, скажете вы. Адреналин, отвечу я. Он был действительно зол. Хотя нет, он был оскорблен и обижен. Он хотел донести хоть как-то до этого идиота, что ему не все равно. Что он многое понял из-за минувших событий. Что Даичи нужно перестать чувствовать за двоих и прислушаться к чужим эмоциям, а не только возмущаться. Что Кьеширо может не только думать и спать со всеми подряд. Он хотел просто это донести до оставшегося мозга блондина. А получилось, что ударил. Собственно, осознание пришло тут же, парень отшатнулся, гневно смотря на Сасакибе. Он не ненавидел его. И никогда не будет. Но именно в тот момент он был оскорблен до глубины души. - Не смей разбрасываться словами.

Довольно неприятно, когда на тебя кричат. Даже когда это вполне заслуженно. Наверное, в детстве он бы расплакался. Но детство прошло, как и буйная юность, когда он бы начал кричать в ответ, посыпая проклятьями и упреками в адрес обидчика просто из-за того, что не переносит крик. А сейчас он просто молча сносил все, что с ним делали. Хватали, трясли, кричали. Отсутствующий, стальной взгляд и губы, слегка скривившиеся в ухмылке. На большее он был неспособен. Хотя не то чтобы неспособен, не видел смысла, не хотел лезть в столь гневную тираду. Эти вопросы не нуждались в ответах. Они были призваны заставить его задуматься, извиниться, но никак не отвечать. Потому что любой ответ стал бы оправданием. Кьеширо не любил оправдания. Ни от себя, ни от других. Он также не видел в них смысла. Зачем оправдываться перед кем-то, ведь самый строгий судья - это ты сам. И те, у кого получается оправдаться перед собой, либо гении лжи, либо полнейшие глупцы. Он не искал себе оправданий. Он лелеял каждый свой недостаток, превознося тот и делая достоинством. Поэтому его сложно было ткнуть лицом в собственное дерьмо. Но у Сасакибе это прекрасно получалось. Он как будто знал, когда и куда именно нужно ткнуть, чтобы растормошить заспанного Хио. Но ведь все равно ни один из их многочисленных скандалов так и не достиг разума Укитаке. Тот просто отказывался видеть или слышать что-то кроме себя. Он потом мог в своих размышлениях дойти до тех же выводов, что ему предоставляли неделю или месяц назад, но никогда не слушал других, не признавал своих ошибок. Раньше. Сейчас лед начал трогаться, и брюнет хоть иногда частично слышал чужие речи. По крайней мере, ему так казалось. Он был даже уверен в этом, пока не встретился лицом к лицу с огненной стеной и не сгорел в ней. В данный момент он еще не был кучкой пепла, скорее, его тело было в процессе сгорания. Волдыри на коже, адская боль и все прочее. Помимо всего, каждое сказанное студентом слово отдавалось звоном в ушах и било не хуже смоченной в соленой воде плети. Это всего лишь правда. Да, это была правда. И именно поэтому она возымела подобный эффект на ледяное сердце. Он не хотел слышать такую правду. Хотел сбежать, закрыв уши, лишь бы прекратить эти удары по израненной огнем плоти. Но сознание лишь подливало масла в огонь. "Ты отвратителен, посмотри на себя. Дешевка, не созданная для отношений. Тебе плевать на этого мальчика. Ты никогда им даже не интересовался по-настоящему."
У них все было слишком. То слишком хорошо, то слишком плохо, то просто слишком нереально. Отдаваться друг другу полностью, забывать как дышать, не видеть и не слышать ничего вокруг, ощущать друг друга. А потом идти работать или учиться и забывать обо всем. Игнорировать и делать вид, что они вообще незнакомы. Ровно до вечера. Когда щелкает замок в двери их маленького мирка, когда все остальное исчезает из него, и остаются только они. Чтобы утром снова разбежаться по своим делам. Так обычно поступают любовники. Им не интересна жизнь друг друга, их не волнует, кто с кем спит еще, как кто себя чувствует. Их не волнует ничего, кроме их маленького мира. Единственного места, где они могут быть близки. Но любовники не ревнуют друг друга, они не устраивают друг другу скандалов, не пытаются видеться чаще или узаконить свои отношения. Значит, они либо плохие любовники, либо отвратительная пара. И так было с самого начала. Даичи стучался в закрытую дверь, ключи от которой ему было не дано получить. А Кьеширо отказывался заходить в открытую, ему так было удобно. Не впускать никого к себе и не лезть к другим. Только он не учел того факта, что отношения не могут быть односторонними. Рано или поздно кому-то это надоедает. Он просто не понимал, что не так. Он ведь здесь, он отвечает на порывы блондина, позволяет тому делать все, что вздумается, принимает заботу и внимание, ничего не отдавая взамен. Потому что привык видеть только себя. Для него это было совершенно нормально. А вот для Даичи, видимо, нет.
"Ты его совершенно не знаешь и не хочешь знать. Ты жалок. Зачем было соглашаться на отношения, если ты их даже поддержать не можешь. Отвратителен."
Он не мог понять, голос это разума, второго я, или Докугасу вдруг решил подать сигнал. Ему было все равно, но этот голос раздражал. Потому что он тоже говорил правду. Но говорил ее тихо, совершенно спокойно, просто констатируя факты. И это раздражало даже больше чем крик. Да, он ничерта не знает. И не хочет знать. Ему хватало только того, что Даичи теплый, светлый и он рядом. Что происходит у того в душе уже не его забота, так считал Хио. И его тоже было сложно разубедить. Но у Милка получилось хотя бы пробить трещину в этой каменной стене самомнения. То, как Кье трясли, как до боли сжимали руку, как схватили за косу, почти сразу же ее откинув. Во всем этом чувствовалась злость, гнев, который копился долгое время. Быть может, даже незаметно для самого парня. Мелкие шутливые обиды, непонимание, усталость, но все вылилось разом. Огнем, на котором брюнету суждено было сгореть заживо. И даже понимая это, он стоял, не шелохнувшись все это время. Не проронил ни слова. Никаких вздохов, случайно сорвавшихся с губ, или лишних движений. Расслабленное спокойствие, как будто он такие сцены по пять раз на дню видит. Как будто не он только что паниковал как загнанная в угол мышь. И как будто не он врезал благоверному из обиды за его слова. Как будто. Он больше не был обижен. Голос в голове не переставал повторять, как он жалок, как отвратителен и слаб. И он молча соглашался, сверля взглядом знакомое до мельчайших подробностей тело. Наверное, тело - единственное, что Кьеширо действительно знал о блондине. Физический аспект отношений. Но ведь этого мало. Когда Даичи вернулся мокрый, брюнет стоял на том же месте, будто бы переваривая все услышанное. Он не двигался не потому что не мог, а потому что просто не хотел. Хотя мог бы развернуться и заняться своими делами. Но истерика ведь не закончена. Он это чувствовал. Вопрос еще не решен, и даже если Даи выбился из сил, он, скорее всего, испытывал то же самое. А, значит, это не конец. И двигаться с места было глупо. Когда же его неожиданно отпустили и развернулись спиной, говорить так ничего и не хотелось. Хотя, наверное, все же нужно было. Сделать лицо, будто ничего не было, обработать расцарапанный шрам, морща при этом нос. Наверное. Вместо этого все, на что его хватило - это коснуться губами мокрого плеча, тут же спокойно разворачиваясь и молча идя к двери. Обулся он быстро, так же быстро и скрылся за самой дверью. Нет, не бежал, не покидал поле боя. Просто шел быстрым шагом, не более. Решив дать дурной голове немного остыть. Да и самому нужно было упорядочить многое. "Ты хоть заметил, что у тебя иногда сами собой вещи появляются? Чай под носом стоит? Покупки сами домой приходят? Колесики в идиотском кресле подкручиваются и от волос твоих очищаются?"
Слова звенели в ушах. Он повторял их бесчисленное количество раз, пытаясь будто бы распробовать, ощутить вкус каждого. Или просто осознать, как же он достал несчастного кохая. Он ведь действительно не замечал. Новые вещи, продукты, чай, чистота вокруг. Он никогда не обращал на это внимание. Как и не обращал на отсутствие всего того же. Слишком поглощен собой и бумажной работой, чтобы видеть что-то вокруг. Или кого-то. Странно, но он не оброс грязью, пока два года жил в казармах. Неужели там тоже кто-то прибирался? Кьеширо даже не старался заметить дела других. Лишняя информация, которая тут же стиралась из памяти. И теперь он за это получил.
В раздумьях он не заметил, как дошел до супермаркета. Точно, они ведь не купили еды. Даже при всем его эгоизме и раздражении на самого себя и всех вокруг, что-то жгло внутри. И это что-то предлагало загладить вину. Хоть как-нибудь. Хотя бы покормить уставшего... ребенка? Наверное, он никогда не сможет воспринимать Даичи как равного. Однако после сегодняшнего нужно было кардинально пересмотреть все свои взгляды, так ему казалось. В супермаркете было набрано всякой мелочи вроде йогуртов, пончиков, печенья и колбасы с хлебом, потому как заставлять Милка готовить было бы кощунством после всего, а сам Хио бы скорее волосы свои спалил, чем приготовил что-то стоящее. Его не было полчаса, может, час. Он совершенно не мог следить за временем, особенно под натиском такого количества мыслей, от которых нужно было упорно отбиваться. Нелегкое дельце, знаете ли. А часов или сотового у него с собой не было. Все осталось в номере. Оставалось надеяться, что все его вещи Даичи со злости не вышвырнул вместе с несчастными кольцами. А то ему придется объедаться всем этим в одиночестве.
Дверь была незаперта, что могло показаться даже чем-то хорошим, учитывая, что шел Укитаке с полным пакетом всякой гадости. Но вот картина, которую он увидел в комнате, мягко говоря, напрягала. Разбросанные по полу пакеты, некоторые из которых были выпотрошены, а на кровати лежало тело с какой-то бутылкой. Именно тело, потому что по-другому язык не поворачивался назвать. Оно было в сознании, и даже что-то мяукнуло, когда Кье хлопнул дверью и сгрузил пакет на небольшой столик. Да даже не просто мяукнул, а что-то попытался сделать. - Я хотел тебя покормить и обсудить все в спокойной обстановке, но, смотрю, ты уже сам наелся.

Кто мог подумать, что это чудо накидается за какой-то час? Уж явно не Укитаке. Он допускал варианты дикие настолько, что реальнее будет поездка на розовом пони, но не то что блондин умудрится накидаться. Комната выглядела по-другому. Исчезли лужи с пола, однако везде были разбросаны внутренности пакетов, включая платье, которое Кье будет обязан надеть. Часть долга, что уж поделать. Хотя ему не привыкать. И ничего особо страшного он в этой забаве не видел. Главное только, чтобы фотографий не было, и это потом  по отряду не разошлось. А так пусть делает, что хочет. По крайней мере, так парень считал в самом начале. Сейчас все его чувства и эмоции перемешались в разноцветный коктейль, не давая взять верх ни одной из составляющих, а из бывших твердыми убеждений и мыслей получилась настолько прекрасная каша, что хоть по тарелкам разливай. Он был в смятении. Слишком много действий, событий за один день, который еще даже не собирался близиться к концу. И все вокруг него намекало, что всей этой канители станет только больше, если он попытается в нее втянуться. Поэтому Кьеширо, подобно гордой скульптуре из мрамора, стоял, обдуваемый суровым ветром и сжигаемый пламенем. Ему казалось, что так он не будет втянут в этот дурдом. Хотя куда уж дальше, и так погряз по самые уши.
"Какая записка, куда ты пойдешь, балда. Пути назад нет." - В последний момент Укитаке остановил слова, так что они застряли где-то в горле. Он ведь чувствовал себя виноватым. Ни к чему было усугублять свое положение уколами. По крайней мере сегодня, когда блондин успокоится совершенно, можно было бы вернуться к привычному ритму. Его будут обхаживать, а он будет сдержанно кивать. "Идиот. В этой комнате только один бесполезный идиот, и это ты. Сам же хотел загладить вину, все обсудить и исправиться. Перестань нести чушь." Отвратительный голос. Прямо-таки глас совести какой-то. Потому что занпакто его явно бы не опустился до урегулирования конфликтов личного характера. Слишком эгоистичен был. Тогда что это? Раздвоение личности? Он упрекал сам себя, и сам же пытался искать оправдания, пока не обрывал это действие на середине. Никому не нужны оправдания. Ему уж точно они не были нужны. - Конечно. А через сто, так все вообще станет идеально. - Брюнет все-таки пропустил одну фразу, тихо усмехаясь и внимательным взглядом наблюдая за каждым действием Даичи. Да, пожалуй, можно было не так уж следить за речью, потому что тот все равно плохо понимал происходящее. Это же надо было за какой-то час. Тихий вздох сорвался с тонких губ медика, когда на нем повисли. Почему-то до ужаса захотелось приласкать несчастного ребенка, успокоить его, утешить и не выпускать из рук до самого момента икс. Даже когда в нос ударил резкий запах спирта, желание никуда не пропало. Вот только все равно Кьеширо ограничился коротким поцелуем в висок, прежде чем его отпустили и ринулись к кровати. Кажется, Хио даже выглядел немного расстроенным. Как это, он даже не успел толком ничего сделать. Его снова захлестнула волна эмоций. Пустой желудок, платье, пьяное и слишком активное тело, стринги. Стоп. Стринги? Ему продемонстрировали несколько сшитых полосок ткани, которые гордо назывались стрингами. Раздеваться? Он, что, серьезно собрался заставить Кье напялить эти нитки? Когда он вообще успел купить это безобразие, они ведь ходили вместе по всем магазинам и даже не разделялись толком... Кроме моментов, когда вокруг брюнета скакали консультанты, которые не могли выполнить нормально свою работу и этим жутко его раздражали. Неужели тогда? Один фиг он обещал. И чувствовал себя виноватым. Все еще. Поэтому молча стоял, закусив нижнюю губу, пока с него стягивали штаны. Странно, но только смотря сверху вниз, он обратил внимание, что Даичи переоделся. Он был практически в костюме. По крайней мере, там была рубашка, которая сидела просто шикарно. Кьеширо сглотнул, не сводя взгляда. Все-таки он сволочь. Был сволочью и будет оставаться ей. Как можно было не обращать внимание, что у тебя под носом такая красота, алмаз, которому не хватает лишь умелой обработки, чтобы засиять. Когда к его животу прижались носом, казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из грузи, а кожа покрылась противными мурашками. Он даже забыл как дышать и неосознанно потянул руки, чтобы коснуться золотистых волос... Когда ему всучили эти чертовы стринги и унеслись к пакету с едой. Все что оставалось, это облегченно выдохнуть, "выходя" из лежавших на полу джинсов и благодарить всевышнего за то, что у него не встал в такой момент. Слишком все это было завораживающе. Так необычно и притягательно, что можно было закрыть глаза на запах спирта, несвязную речь и нетвердую походку. Укитаке скинул с себя ветровку вместе с майкой, дабы остаться в одних трусах и с мрачным видом завалиться на стул. - Хватит пить для начала. Ты же не ел ничего совсем, - очередной вздох, который он не успел удержать. Пора было завязывать с этим, и так слишком много эмоций за половину дня, как бы не перегрелся бедолага и не съехал с катушек. - Сижу уже, - он совсем не знал, как начать, о чем говорить. Я тут подумал, что я кусок говна, который никогда тобой не интересовался даже. Надо успокоить мою совесть, расскажи, что у тебя происходит. Или не так. Мой внутренний голос сказал, что я дешевка и ублюдок, и я с ним согласился, так что давай подумаем, что нам делать, пока есть время. Он не мог выдать ни один из этих монологов. В нужный момент слов не было. Да, он хотел поговорить, хотел извиниться и обсудить положение дел, о которых он узнал в этом мини-скандале. Но он не ожидал, что Даичи будет пьян. Как он мог разговаривать с пьяным. Хотя, с другой стороны, это была отличная возможность узнать побольше. Утром Сасакибе вспомнит не все, события, может, но не разговоры, а Хио сможет прикинуться заботливым и чудесным супругом, которому совершенно не насрать. Идеальная схема. Только вот совесть грызла даже от мысли о подобном. Они просто поговорят, а потом он подумает, что делать с информацией. Но обманывать не будет. Больше не будет.
- Ох. Да, я хотел извиниться. Ты - самое важное, что у меня есть, а я не могу этого даже оценить по достоинству. - Ему стало как-то неловко и неуютно от собственных слов. Слишком слащавыми они казались. По большей части, именно поэтому он ничего не говорил. Каждое ласковое слово, каждая фраза казались ему до тошноты слащавыми. Ему хотелось выблевать эти слова здесь же. Он не мог говорить их серьезно кому-то. Но от других они звучали вполне естественно и нормально. А свой голос, произносящий нечто подобное, будто окрашивал все в розовый цвет и лепил сверху сердечки, настолько все отвратительно выглядело для Кьеширо. А сейчас ему приходилось говорить это. Поэтому он старался придать словам официальный тон. Наверное, у него бы это отлично получилось, если бы он не сидел в одних трусах, притянув колени к груди. - И, как ни прискорбно, я совершенно тебя не знаю, хоть и люблю. - Он будто бы поперхнулся воздухом, поднимаясь и подходя к блондину. Что ему стоило обвить пояс руками, прижимаясь и вдыхая запах новой рубашки. Он тощий, внешне такой слабый, стоит здесь и признает свою вину. Пусть не открыто, пусть его слова выглядят как фразы из научного исследования, но он все равно умудряется их выдавить. "...я бы хотел, чтобы ты рассказал мне все. Все, что происходит у тебя, все свои мысли и желания, все, что может быть связано с тобой. Наверное, я бы действительно этого хотел."
Снова тихий вздох. Ему столько лет хватало просто вот такого тепла. Наверное, сейчас он проявляет слабость. Это угнетало его. Будто бы он совершает ошибку, ведет себя глупо и как настоящий слабак. Он был уверен, что услышит смех. Что пьяный мозг решит, будто его разыгрывают. И поэтому убрал руки, выпрямляясь и сверля темно-серыми глазами парня напротив. Что, кстати говоря, не мешало ему без лишних движений мускулами лица все-таки забрать бутылку и крепко сжимать ее горлышко своими костлявыми пальцами. - Доволен? Я сказал это. - Он уже было даже собирался развернуться, дабы двинуться в душ, когда его словно прошибло током. Точно, причина всего этого, обида, из-за которой он разнервничался. Голос был тихим, но слишком тяжелым, слова будто бы повисали на секунду в воздухе, чтобы потом упасть и разбиться. - Я ни разу тебе не изменял за эти два года.

"Нет, не буду. И хорошо, что ты вряд ли вспомнишь тот факт, что я вообще был таким хорошим."
Вздох почти судорожный. Его не просто не хотели отпускать, но еще и наглым образом лапали, постепенно сползая по нему на пол. Казалось, еще чуть-чуть и блондин растечется по полу лужицей, из которой будут торчать два глаза, с пьяным укором смотря на него. Мол, все из-за тебя. Представление лужицы с глазами, кстати, очень хорошо помогало сохранить трезвость рассудка и чистоту мышления. Помогало, пока он чуть не завалился подобно мешку картошки благодаря чужим стараниям. Почему он молча и спокойно сносил такое поведение? Элементарно. Укитаке никак не мог решить, что же делать с пьяным вдрызг кохаем. Стукнуть парой прочищающих лечебных кидо? Или пнуть и бросить трезветь в гордом одиночестве? Накормить, ожидая действия большого количества еды? Или поддаться на провокации, дав ему прямо здесь? Хотя в таком состоянии появлялся другой вопрос - встанет ли. Алкоголь вам не шутка в таких делах. И романтики уж явно не добавляет, не говоря уже про плохие сигналы нервной системы. А мало ли, вдруг он еще расстроится от такого поворота событий. Слишком много вариантов, слишком мало времени. Поэтому было решено действовать инстинктивно, то есть, сходить в душ, возможно, даже напялить эти адские лоскутки называемые стрингами. Возможно. По крайней мере, он допускал подобную мысль. Пока не растерял всю свою концентрацию, наблюдая за щеночком, висящим у его костлявых коленей. Слишком теплый, слишком милый, слишком пьяный, и слишком поздно был замечен промах. Ткань трусов, в которых так благоразумно остался медик, обтягивала напряженный член. И оставалось только уповать, что "вертолеты" перед глазами блондина сильнее картины почти напротив его лица. Испытывать судьбу лишний раз не хотелось, поэтому Кьеширо быстро сделал пару немаленьких глотков из конфискованной бутылки, после чего присел, аккуратно пытаясь отцепить "щеночка" от себя.
- Ты тоже очень мил, - он даже обворожительно улыбнулся, ловя лицо Даи руками и направляя к себе, чтобы заглянуть в глаза. -Постарайся ничего не испортить и покушать, пока я купаюсь, хорошо? - Снова улыбка и тон, каким разговаривают с маленькими детьми. Мягкий и ласковый. По крайней мере, это должно было выбить ненадолго парня из колеи, чтобы у брюнета появилась возможность исчезнуть за дверью ванной, предварительно сделав еще пару глотков проклятого бурбона и забрав бутылочку с собой от греха подальше. Собственно, расчеты оказались верны, и тощие ляжки ощутили свободу, а самого медика отправили купаться, напомнив зачем-то про пончики, как раз когда Кьеширо на всех парах мчался к ванной с бутылкой. На всякий случай пришлось вернуться и показать пустую картонную упаковку от йогурта, как бы говоря, что уже "поел". Так что быстро ретироваться не получилось, но все движение хоть немного его отвлекло от "проблемы", да и если мельтешить туда-сюда без промедлений, есть шанс, что ничего не заметят. По крайней мере, он так думал, взяв в расчет состояние блондина.
С душем было покончено достаточно быстро, наверное. Так показалось Укитаке. Процедуры, оттирание бледной кожи до блеска, умывание специальным лосьоном, старания не намочить волосы и все такое. Но вот только он выбрался и даже почти закончил с вытиранием (мокрым полотенцем, что не могло не "радовать" привереду), еще новое домашнее животное подало голос. Да так резво это сделало, что брюнет даже подпрыгнул на месте, изо всех сил вцепившись в кружевное подобие трусов. Все-таки решение пришло само собой: блондина нужно лечить, вытрезвлять, спасать. Думайте как хотите, но что-то делать нужно было однозначно. Потому что все выпитое до душа как рукой сняло после сеанса горячей воды и прекрасных запахов разных гелей. А разговаривать с пьяным нормально может только не менее пьяный. Взгляд упал на оставшуюся треть алкоголя в бутылке. Пить или не пить, вот в чем вопрос...
- Что ты там говорил? - Почти мурлыканье. Даичи сидел на краю кровати чуть ли не в обнимку с еще одним недоразумением дня - платьем. Которое, кстати, было изъято и аккуратно сложено на стул около тумбочки. Как и бутылка - от греха подальше. А, стоит упомянуть, что было все-таки решено пить. У них было еще три часа, такое количество алкоголя Кьеширо не свалит, но общаться будет проще. Поэтому он стоял перед кроватью, напялив все-таки стринги и мечтая их тут же снять. Видно, этот предмет одежды был изобретен только для того, чтобы его снимали как можно быстрее. С одной стороны в этом была даже своя логика.
Успевшие остыть и вернуться к своему привычному состоянию пальцы осторожно пробежались по плечам к открытой шее, после аккуратно проходясь по щекам к подбородку, слегка сжав тот. Хотелось всего и сразу. Даже причина их нахождения в этом месте стиралась за чертовым желанием. Они вернулись почти что к тому же, с чего и начали. Минимум разговоров, максимум контакта, и медику не интересно, что происходит у студента. Это было верно лишь отчасти. Потому что он теперь знал, обращал внимание и запоминал. По крайней мере, старался. Но все попытки были отодвинуты ненадолго.
Склониться над Даи, не отводя взгляда темных глаз, после медленно и осторожно опуститься к нему на колени. Руки в то время уже проворно расстегивали пуговицы рубашки, которая была безусловно прекрасной, но в таком деле только мешала. Почти невесомое касание губами шеи, затем такой же поцелуй чуть ниже. Все происходит слишком медленно. Будто бы времени нет, и никто никуда не торопится. У них еще есть два часа свободного времени, этого вполне хватит на все. Поэтому можно было касаться так осторожно, дразнить, держать, не давая перейти к большему. Просто потому что было время. А алкоголь присутствовал в крови, толкая сознание на весьма необдуманные шаги.

- Тебе показалось, - выдохнув в губы, только и оставалось что ответить Кьеширо. Он не пил, он придавал себе храбрости явиться в таком виде и нарушить обещание "до брачной ночи ни-ни". Да кого может волновать подобная договоренность, когда таких брачных ночей была каждая вторая. Когда они буквально не отлипали друг от друга до самого рассвета, не реагируя ни на какие внешние раздражители. Кажется, так можно и войну случайно пропустить, просто не заметив начало боевых действий. Если бы ни, мягко говоря, плохая репутация медика, студенты из соседних комнат были бы удивлены. Возможно даже неприятно. Но о чем можно думать, если почти каждую ночь он стонал так по-женски, отдаваясь и не пытаясь контролировать себя.
Его будто бы продолжали нагло лапать. Движения были слишком требовательные, слишком нетерпеливые, кардинально отличающиеся от его. Но именно это брюнету нравилось больше всего. Касаться так осторожно, дразнить, подталкивать к нужным действиям, доводить до точки кипения, чтобы потом получить все сполна. Они больше были похожи на столкновение огня и льда. Один просто таял под натиском другого, покрываясь мурашками и сгорая под горячими ладонями и не менее горячими губами. Но происходило это не сразу, лед обычно держался довольно долго, подначивая тот самый огонь.
Именно поэтому он делал все нарочито медленно. Расстегивал пуговицы на рубашке, после каждой касаясь холодными пальцами торса, осторожно целовал, казалось, что даже дыхание его было ледяным по сравнению с температурой Даичи. Тот всегда слишком торопился, а сейчас, в состоянии опьянения, казалось, что вся эта игра его изводила. За этим было интересно наблюдать. Мучить, заставлять ждать, специально ерзать на чужих коленях, откидывать мешающиеся волосы назад и чувственно облизывать губы. Он делал все это, лишь бы следить за реакцией. Но длиться это долго не могло. Поэтому относительно легкий для Сасакибе медик был отправлен на кровать, пока первый с звериным упорством и рвением стаскивал штаны. Точка кипения, вот она, после которой игра становилась в разы жестче. Его тянули за волосы, открывая тонкую шею для поцелуев и укусов, сжимали бедра до синяков, после наконец освободив от этих отвратительно неудобных лоскутов ткани. Именно такого поведения он каждый раз упорно добивался. Возможности раствориться в подобного рода ласках, забыв о хрупком теле и потом с тщательно скрываемым восторгом пересчитывать проявившиеся синяки. Выгибаться, закрыв глаза и кусая губы, чтобы не стонать слишком громко. Блондин как никто другой знал, что было нужно Укитаке. Казалось, он неосознанно касался нужных мест с нужным рвением. А Кьеширо отвечал на все слишком бурной реакцией, забываясь и не в силах думать о чем-то кроме горячего тела над ним. Поэтому не было даже тени возражений, когда его абсолютно нахальным образом потянули за собой с кровати в сторону имповизированной кухни и стола. Как он и не сразу услышал вопрос, после туго соображая и пытаясь вспомнить, куда он все-таки дел тот самый тюбик, который они определенно покупали. Процесс шел настолько медленно, что кохай справился сам. Умный мальчик. Точнее, быстро соображающий в такие моменты. В отличие от Укитаке, который совершенно терялся и не был похож на себя обычного. Слишком податливый, слишком эмоциональный, слишком рассеянный, слишком уникальное зрелище. И он позволял делать с собой все что угодно, повернуть, прижать к столу, осыпать шею и верх спины поцелуями, использовать как смазку подручные средства. Почему бы и нет, если именно от этого все нутро медика буквально замирало, голова кружилась, а дыхание сбивалось напрочь.
Несвязные предложения, Даичи всегда был любителем поговорить во время секса. Странная привычка. А из Кье было и насильно слова не вытянуть. "Тебе хорошо" - "Мнф", "Я тебя люблю" - "Мнф", "Может, сменить позу" - "Мнф". Ему всегда казалось, что слова сбивают концентрацию и совершенно неуместны в таком деле, но, видно, у студента были другие мысли на этот счет. Поэтому даже сейчас и в таком состоянии он умудрялся что-то выдавать.
Постоянно делает больно? А он даже после всего случившегося за день в первую очередь думает о Кьеширо? Старается быть мягче? Все что угодно, он согласится со всем, он будет почитать, боготворить Сасакибе, лишь бы тот не тянул. Тот и не тянул. В каком-то смысле. Потому что действие было предоставлено медику. Странно, но каждый раз в такой ситуации он терялся на долю секунды, даже раздраженно сверкал темными глазами в сторону блондина, после чего все равно делая все, о чем тот просил. Сам, говоришь. Отчасти ему не нравилось это. Но только отчасти. Поэтому после секундного раздумья он обхватил член у основания, направляя и подаваясь навстречу. Вздох почти судорожный и несколько секунд на осознание, чтобы почти сразу начать двигаться самому. Исключительно медленно, сдерживаясь и стараясь раззадорить кохая еще больше, чтобы тот больше не мог держать себя в руках. Вот только это могло грозить тем, что они не только в церковь опоздают, но и вообще пределы комнаты до завтра не покинут. И все же тяга к чужим мучениям потеряла свою прелесть, когда сам медик умудрился в который раз потерять голову. Вцепившись в край стола для лучшей устойчивости и двигаясь навстречу, он прогибался в спине, кусая губы и тяжело дыша вперемешку с хриплыми стонами. С одной стороны, его положение было весьма неудобным в плане ограниченности действий, но кого это волновало, когда почти обжигающие руки сжимают бедра, а губы касаются открытой спины (волосы благоразумно и заранее были перекинуты на одну сторону). Кого вообще волновало хоть что-то, когда его снова наглым образом развернули, чуть ли не насильно усаживая на этот самый стол, что давало возможность не только видеть родное лицо, но и касаться его губами. Хотя длилось эта возможность не так долго, потому как неудобно, и медик был "заботливо" уложен на лопатки для лучшего проникновения, так сказать. Все что ему оставалось - снова хвататься тонкими пальцами за край стола, сжимая тот до побеления костяшек и полностью растворяться. Все-таки льду никогда не выстоять против огня. Он убеждался в этом столько раз.