- Я не собираюсь возвращаться в грязной одежде. Потом постираешь. - Безапелляционно. Жили они вместе или нет, если хоть какие-то вещи оставались у Сасакибе, брюнет считал разумеющимся то, что их обязаны постирать. Не будет же он сам этим заниматься, в конце концов. Что-что, а такие банальные бытовые действия как стирка и готовка всегда сваливались на кого-то другого. Живя в отряде, конечно, было с этим проблематичнее, нежели в общежитии. Там не так много сердобольных девиц, которые готовы за просто так постирать твои вещи со своими. Поэтому приходилось выкручиваться, но в любом случае, сам медик находил тысячу и одну причину сделать все что угодно, чтобы кто-то занимался "бытовухой" за него. Что уж поделать.
Пусть и достаточно большая, но все же чистая футболка была надета, лист взят в руки, и началось то, зачем его, собственно, позвали. Хорошая подготовка к экзамену, как сказал бы сам Укитаке. Издевательство, как то же самое назвали бы остальные. Он задавал вопросы, он зачитывал ответы и заставлял повторять дословно, он листал собственные записи, выуживая оттуда факты, косвенно касающиеся основных заданий, он не давал передышки. Разве что грозно сверкал очками, когда студенту нужно было в туалет (немудрено, если ты пьешь чай в таких количествах), после возвращения засыпая вопросами со скоростью генсеевских, как их там, реперов. Он даже собственноручно делал пометки, дописывал и выделял нужное на несчастном листике, пустых мест на котором уже часам к десяти вечера не осталось вовсе. Помимо прочего он постоянно позволял себе отпускать замечания насчет интеллекта кохая, его рассеянности и наивности (нет, он правда думал, что Кьеширо так просто откажется лишний раз его погонять?).
Конечно, можно и нужно было хоть немного сбавить обороты, дать небольшую передышку и вообще собраться с силами. Но каждый раз, когда Укитаке хотел пожалеть несчастного страдальца, поболтать на отвлеченные темы или просто прижать к себе и подержать в таком положении минут десять, медик начинал злиться на самого себя за подобные мысли, следовательно, спрашивать начинал еще жестче. Единственной возможностью собраться с мыслями и разгрести кашу в голове для блондина были моменты, когда его "учитель", настолько углублялся в чтение собственных конспектов, что терял связь с реальностью, вспоминая собственное студенчество. Слишком короткое, но тем не менее такое насыщенное. Ностальгия по тому времени. Ужасному, неопределенному, времени, когда он не думал ни о чем. Учеба давалась легко, приятная внешность открывала двери и сердца, постоянные спутники могли вытащить из любой передряги. Но тем не менее это время он предпочитал не обсуждать ни с кем и вообще вычеркнуть те два года из жизни, делая вид, что всегда был строгим, собранным и холодным. Порой он даже радовался, что Йоширо даже назло ему не будет касаться этой темы, а кого-то другого из однокурсников он встретит вряд ли. Точнее сказать, Даичи встретит вряд ли. А то не хотелось бы, чтобы он из первых рук и во всех красках услышал про объятия с фарфоровым другом в общественном туалете, танцы на столах, чуть ли не оргии в собственной комнате и прочие нелицеприятные факты. И как только логическая цепочка доходила до этого момента, парень каждый раз будто бы "включался", снова начиная мучить бедного студента, тем самым тонко намекая, что пауза закончилась.
Только когда у него из рук вырывают лист, Хио с искренним удивлением обращает внимание на то, что за окном уже темно, а часы показывают час ночи. На самом деле у него самого перед глазами рябит, а реакции сильно заторможены из-за смены точки внимания и концентрации. Переносица ужасно устала и даже болит, поэтому приходится снять очки и прикрыть глаза, чтобы хоть как-то отвлечься. Но строки до сих пор скачут прямо перед взглядом, он даже может прочитать некоторые. Хоть самому идти сдавать этот экзамен. Верно, преподаватель был бы только рад возможности поговорить со своим любимым студентом.
- Не знаешь. Я буду решать, когда хватит. - Спокойный сдержанный тон. Обычно Кьеширо держался отстраненно, делал вид, что ему все равно, позволял другим принимать решения и вести. А если что-то не нравилось, то просто молча исчезал. Но что же касалось учебы или же работы, тут спорить было бесполезно. Загрызет. В прямом смысле. Но нельзя было не признать, что он сам утомился, поэтому все-таки пришлось сдаться, тяжело вздохнуть и открыть слезящиеся глаза. - Я тебя скорее на костер отправлю. Где только таких болванов делают. - Нет, он не хотел обидеть или оскорбить. Из уст Кьеширо это даже было практически комплиментом и проявлением нежности. Хотя на деле выглядело как снисходительность. Даже слабо улыбнулся, в который раз потирая переносицу и наконец позволяя себе водрузить очки на место. Он даже хотел было подойти к блондину, чтобы утянуть того в кровать, когда раздался прекрасный и мелодичный звук удара. В тот момент все выглядело довольно замедленным, хотя заняло все действие не более нескольких секунд. Вот Даичи едва ли не вываливается из оконного проема, когда само окно, подобно гильотине, несется сверху, грозясь на полном серьезе сломать что-нибудь парню, если не убить. Вот Кьеширо вскакивает, пытаясь поймать и остановить падение окна, но не успевает. Зато Даичи успевает ломануться в другую сторону, живописно растягиваясь на полу и держась за голову обеими руками. В то же время вышеупомянутое окно закрывается с таким грохотом, что становится удивительно, как не лопнуло стекло. А Кьеширо приходится упасть рядом с телом, экстренно то проверяя и заставляя убрать руки от места ушиба.
"Идиот, кретин криворукий, откуда ж ты такой убогий взялся"
Но он не позволяет себе озвучить весь ряд "комплиментов", потому что пациент ноет, а из небольшой раны на голове хлещет кровь. Буквально царапина, которая до отвратительного быстро заставляет пшеничные волосы слипнуться и окраситься в красный. Пара слабых кидо, направленных на бестолковую голову, и кровь остановлена. Но главное было совершенно не это. Укитаке заставляет страдальца сесть, проверяет его реакцию, задает вопросы, водит пальцем из стороны в сторону. Ему даже кажется, что сотрясение блондин не заработал, потому что справился со всем. А головная боль и шум в ушах вполне соответствуют такому удару и пройдут в течение часа. Да и сознание он не терял. Но отправить на обследование стоило бы, о чем медик и заявляет почти раздраженно, все еще стараясь подавить возникшее волнение. После чего даже не отправляет, а буквально ведет отмываться от крови. Все это с каменным лицом, конечно, и неизменным фырканьем. Что было гораздо проще, чем признать, что он действительно перепугался и теперь заботится о кохае.
[...]
- Твой будильник разрывается, сделай с ним что-нибудь и вали на экзамен, - ночь была отвратительной. И это мягко говоря. Сначала пришлось держать руки этого бесполезного создания, дабы он все-таки уснул, а не посягал на что-то еще. А затем почти до самого утра Кьеширо внимательно и терпеливо наблюдал за сном, ожидая и отслеживая симптомы, которые могли бы указать на наличие сотрясения. Но как бы он ни старался, ничего не было. И только часов в шесть утра было позволено себе уснуть на чужом плече, наконец расслабившись, но все еще не отпуская руку. На всякий случай. Поэтому будильник казался истинными адскими звуками, призванными свести уставшего шинигами с ума. А ведь он еще хотел прогнать с Даичи все вопросы, пока тот будет собираться, дабы быть уверенным, что экзамен он сдаст. - И пройдись еще раз по вопросам, ладно? - Лежал он все в той же позе, что и заснул, что было удивительно для любителя переворачиваться, стаскивать одеяло и вообще выпинывать всех лишних со своей территории, разве что волосы разметались по подушке, частично закрывая лицо, но так было даже лучше, не давали свету тревожить и без того бедные глаза. По идее, следовало бы хорошенько пнуть негодяя, намекая, что ему действительно пора вставать, а будильник продолжает разрываться. Но, с другой стороны, было так хорошо и тепло, что даже руку отпускать не хотелось, не говоря уже об остальном теле, на которое он бы с радостью и ногу закинул. Но время, увы, не ждет.