White lips, pale face
Breathing in snowflakes
Burnt lungs, sour taste
Light's gone, day's end
Всего два месяца, а ощущение, что прошла целая жизнь. Ничтожный отрезок времени, по меркам бессмертных существ, и такой бесконечный, когда ты прожил только четверть века. Время, за которое можно успеть все. Можно бояться, сбиться с ног, после падая от бессилия, упиваться страданиями и алкоголем, въехать в чужую комнату, взяв с собой только дневник и пару книг, которые давно хотел прочитать, но никак не доходили руки. Можно успокоиться, погрузиться с головой в собственный мир, надеясь, что там тебя никто не достанет. Можно найти адрес и быть наглым настолько, чтобы заявиться в дом своей начальницы и встретить там непроницаемую стену, осознавая, что тебе ее никогда не сломать. Можно сорваться на первом встречном, показывая совсем не тот образ, которого всегда старался придерживаться. Можно сидеть всю ночь на знакомом пороге только для того, чтобы дождаться единственную душу во всем Сейретее, чтобы просто поговорить, чтобы найти поддержки. Можно забывать про еду и сон. Можно поддаваться приступам ярости, вспоминая о собственной ничтожности. Можно собрать чужие вещи, от нижнего белья до биты, и сжечь это все вдали от любопытных глаз. Можно раскаяться в содеянном и, получив жалованье, отправиться в Генсей, часами выбирая то, что могло бы понравиться тому, чью собственность ты так неосмотрительно уничтожил. Можно потратить целый вечер на то, чтобы разгрести свалку, которую сам и устроил, а потом до поздней ночи раскладывать покупки. Можно раздраженно шипеть, отмахиваясь от чужих вопросов. Можно так и не научиться заботиться о себе. Можно почти каждый день капать на мозг ни в чем неповинной девушки, ныть и требовать, чтобы она все исправила - ситуацию, прошлое, его самого.
Два месяца прошли для Кьеширо на редкость "радужно". Только последнюю неделю, казалось, он действительно успокоился. Перестал донимать брата и подругу, начал питаться хотя бы раз в день, даже снизошел до вежливого общения с окружающими. Но все свободное время все равно проводил в чужой комнате в общежитии. Поначалу это был единственный вариант. Встретив отпор дома у Сасакибе, оставалось только ловить его друзей, да пытаться узнать что-нибудь от них. Но нет, никто ни о чем не слышал, никто ничего не видел. Просто студент исчез, будто его и не было. Даже от преподавателей не было толка. У них он числится на больничном. Ха, на больничном, как же. На этом самом больничном лежал Укитаке первую неделю. Когда обнаружил лужу крови и отсутствие того, кому она принадлежала. Следа от рейацу не осталось, как и сама сила не чувствовалась. Что он должен был подумать? Возможно, какой-нибудь оптимист стал бы бегать и искать, не веря собственным глазам и ощущениям, тело. Возможно, тот самый оптимист бы до последнего верил в лучшее, ждал и надеялся. Но Кьеширо никогда не был оптимистом. Он сопоставил факты, пришел к неутешительным выводам, но все равно побежал искать, спотыкаясь и кашляя. Сложно найти то, чего нет, знаете ли, но он старался. Настолько, что в четвертый увезли уже его, и едва ли не вперед ногами.
И стоило прийти в себя - одна мысль. Но нет, не находили, не привозили. И Исане молчит и выглядит так, будто ей в обувь стекла битого насыпали. И только через пару недель, когда он приходит к ней домой, она позволяет себе уклончивое "не могу сказать", но смотрелась она гораздо лучше. А значит, с ним все в порядке, значит, жив. И этого хватает, чтобы хоть немного прийти в себя, чтобы обрело смысл все то, что казалось его лишенным. Ровно до того момента, как он видит молодую блондинку, пришедшую за вещами "Даичи-куна", такую шикарную и совершенно непонимающую, почему офицера так перекосило. Он даже набрасывается на нее с вопросами. Он ведь должен знать, хотя бы немного, хотя бы о его состоянии. И он получает ответ. Вот только почему-то этот ответ не приносит спокойствия, наоборот будто бы внутри что-то гаснет. "С ним все будет в порядке" и "я позабочусь об этом".
Ну что же ты не радуешься. Ведь все хорошо. Он жив, он в порядке, о нем заботятся. Вот только совсем не об этом, захлебываясь, рассказывает Хио после бутылки саке единственной оставшейся своей поддержке. Совсем не радость он несет в себе, готовый выплеснуть в ближайший темный угол вместе с опьянением и желудочным соком. Но стоит протрезветь, и мир кажется проще, прежний шок сереет, не вызывает злости сложившаяся ситуация, и кажется совершенно нормальным воспользоваться своим дубликатом ключа и заглянуть в чужую комнату по пути в медпункт. Как и после кажется нормальным остаться там ночевать, обнимая во сне чужую кофту и доводя себя этим до полного отчаянья.
Он не знает точно, в какой момент его с головой накрывает скопившаяся обида. Но в один прекрасный день, он собирает все вещи, включая постельное и нижнее белье, испорченные тетради и старые блокноты, безделушки, коробки, зубную щетку, даже средства личной гигиены. А потом устраивает ритуальный костер из всего, что горит. Остальное оставляя на мусорной куче. Теперь в целой комнате осталась только голая кровать, пара стопок учебников, форма Академии и особо растянутая футболка в комплекте с шортами, с которыми Укитаке наотрез отказался расставаться. Теперь ничто не раздражало, пустая комната, она отлично отражала то, что было внутри. Настолько отлично, что оставшись в ней на ночь, Кьеширо буквально впал в истерику. Ему было так смешно от себя, своего поведения и мыслей, что он не заметил, как смех перешел в рыдания. Подумать только. Укитаке Кьеширо, безразличный, холодный и высокомерный засранец, бесчувственный нарцисс, блядь, использующая окружающих для своих целей. Как его только не называли. Но вот теперь он просто сидел на полу, смеялся и рыдал, не в силах прекратить. А утром лед на глаза и вперед на работу, потому что так надо, потому что у него тоже есть обязанности, потому что нельзя слишком купаться в своих страданиях, можно и утонуть случайно.
Конечно, после подобного нервного срыва он долго и сложно приходил в себя. И начать решил с покупки вещей. Все-таки если он и правда кого-то там завел, обновленный гардероб будет прощальным подарком. Кстати, он ведь даже доску для дартса выкинул. Пришлось покупать новую, вместе с дротиками. В принципе, ее он купил даже больше для себя, развлекался так вечерами. К центру было приклеено милое такое фото блондина. Стресс снимало на ура. В принципе, как и частые визиты к Омаэде. И, нет, не в том смысле. Исключительно как к личному психотерапевту. Он, может, вещи и сжег, но где-то в глубине души все еще ждал и верил, что рано или поздно сможет запустить пару дротиков совсем не в фотографию.
Но это где-то глубоко внутри. А снаружи он сидит за письменным столом, закинув на тот ноги и съехав на стуле так, что практически может спокойно упереться затылком в спинку, в руках у него замечательная книжка о психически нестабильных братьях. Он перечитывает ее уже второй раз просто потому что нравится, просто потому что чувствует, что стоит на месте, и двигаться не хочет. Именно поэтому он сейчас в той самой растянутой футболке и шортах, которые были ему, мягко говоря, большеваты и держались только на ремне и честном слове. Под рукой стоит совершенно новая кружка с уже давно остывшим кофе, а прямо за ней лежит небольшая стопка документов. Спокойствие и умиротворение, которых парень достигал с таким трудом, наконец заняли все пространство, вытесняя остальное. Брюнет даже может сказать, что у него все хорошо, что у него наконец есть время, которое он может посвятить себе любимому, что его ничего не выведет из себя. Вот только проклятые очки постоянно сползают, будто бы им сложно держаться на изрядно похудевшем лице. Но в целом у него все отлично. Он не собирается покидать пределы этой комнаты до самого вечера, и именно поэтому позволяет выглядеть себе неопрятно, не обращая внимания на грязную футболку (где-то на вороте можно обнаружить несколько бордовых пятен, не говоря уже об остальном, в таком положении сложно пить что-то, не проливая на себя ни капли), он даже заплел не слишком чистые волосы в косу. Потому что не ждет гостей, потому что идти тоже никуда не собирается.
И все выглядит таким естественным. И брюнет с книгой в руках, и брошенная на пол у двери в ванную форма, ожидающая стирки, и расправленная кровать с темным постельным бельем вместо старого светлого. Он кажется одной из составляющих этой комнаты. Недвижимый, тихий, изредка ленивым движением переворачивающий страницу. И когда открывается дверь, он даже не думает шевелиться. Потому что друзья настоящего хозяина комнаты уже давно не заходят, потому что теперь сюда могут прийти только к нему. И только один человек. - Женщина, я говорил тебе здесь не появляться? Я не умер, просто хочу немного побыть в тишине. - Ленивый тон, он совершенно не хочет вступать в дискуссию насчет своего здоровья. Подумаешь, ну заблевал пару раз кровью ее ковер, с кем не бывает. Это не потому, что он не ел и постоянно нервничал. Ну, вообще-то он действительно не ел и постоянно нервничал тогда, но органами харкался совсем не по этой причине. Ну да, он постоянно ей ныл, что нет сил, что он устал, хочет забраться под кровать и тихо умереть. Но это совершенно не означало, что он действительно сдохнет под кроватью. Это было бы слишком просто. Поэтому приходить не было никакой надобности. Но, в общем-то, факт того, что кто-то заявился в комнату и увидел весь этот беспорядок и самого Укитаке в таком виде, не смущал его никоим образом. Его вообще в последнее время мало что волновало, наверное, за собой следил, да любезничал только по привычке, не задумываясь. Потому как смысла не видел ни в чем кроме вот таких моментов уединения. - Животное, что ли, завести, как думаешь? - Он даже запрокинул голову назад, дабы посмотреть на вошедшего. Да, брюнет изначально был уверен, что навестить его решила вся такая внезапная Омаэда, как умела только она. Но если это был кто-то другой, погоды этот факт особо не делал. По крайней мере, медик так считал, пока не увидел вошедшего. Хотя. Пожалуй, даже этот экземпляр погоды не делал. Потому что даже тон брюнета не изменился: - Вали туда, откуда пришел.
"Я даже знать ничего не хочу, просто исчезни."

Отредактировано Ukitake Kiyoshiro (25-08-2014 14:16:59)

But then you came
Wishing my life away
But these three words
I have to say to you
"И чувствовал себя не так погано" - хочется сказать, но парень вовремя прикусывает язык, возвращаясь к исходному положению и закрывая глаза, чтобы хоть как-то справиться с головокружением. Не слишком хорошей идеей было так выкручиваться, чтобы посмотреть на вошедшего, но, как всегда, осознание приходит только, когда уже испытываешь явный дискомфорт. - Да вот решил пару килограмм сбросить, а то в штаны не влажу. - Глаза снова открыты, а медик изо всех сил пытается удержать оставшиеся крупицы спокойствия и вернуться к чтению. Ведь ничего экстраординарного не произошло. Подумаешь, возвращение блудного сына (даже мысленно невозможно было назвать его мужем, тем более сейчас). Вот сейчас главу дочитает, соберет свои немногочисленные вещи, да отправится домой, делов-то. Жаль только, что вопрос про животное остался проигнорированным. Наверное, все-таки стоит. Хоть привыкнет есть в то же время, когда нужно кормить зверушку. Странно, но вопрос с питанием гипотетического питомца волновал его гораздо больше, чем что-либо. Потому что внутри пустота, потому что кажется, что разучился нормально реагировать. Он даже знает, понимает, почему брат такой медлительный, почему взгляд у него такой отсутствующий. Просто немного проблематично реагировать сразу, когда ты сначала должен подумать о том, как нормальные люди поступили бы в этой ситуации.
Наверное, года три назад он бы с порога начал вопить о том, что по вине блондина выглядит, как чудовище, еще бы и бросил чем-нибудь, чтобы сразу показать всю степень злости. Наверное, даже целился бы в голову, не заботясь больше ни о чем. Года два назад бы изобразил припадок и вообще всячески старался показать и рассказать, как он умирает, чтобы вызвать чувство вины. Год назад бы прочитал лекцию, а потом пустил скупую слезу на чужое плечо. Но не сейчас. Сейчас он ощутимо вздрагивает, практически в панике стараясь освободиться от кольца чужих рук. Он даже роняет книгу, потому что руки трясутся, да и не только руки, по всему телу проходит дрожь, и хочется вскрикнуть. Хочется ударить, голосить о том, чтобы его не трогали и просто дали уйти. Он ведь ничего не просит, ни о чем не спрашивает, ему уже даже ничего не нужно. Только немного спокойствия. Немного времени, чтобы он мог прийти себя. Почему нельзя сделать хоть что-то нормально? Почему обязательно нужно ковыряться тупым ножом в едва зарастающей ране. Зачем это все.
Он смотрит перед собой, в оконное стекло, и теперь даже рад, что лица его не видят. Худое, с впалыми глазами и щеками. Будто умер уже давно, а похоронить вот забыли. Самому себе кажется прозрачным, несуществующим. Обыкновенный призрак, которого держат на земле незавершенные дела. Точно так же цепляется за прошлое, потому что будущего у него просто нет, как и настоящего. Точно так же завывает по углам, привязанный к месту, без возможности порвать свою цепь, вынужденный до скончания веков сходить с ума, вспоминая свою прежнюю жизнь. Бесплотный и пугающий.
Ему даже ведь сказать нечего. Он так много хотел объяснить, извиниться за вещи и ссору, которая была перед этим проклятым исчезновением. Хотел показать новую одежду и заставить померить всю, чтобы в случае чего купить другую. Торжественно вручить новые щетку и шампунь. Рассказать, как боялся, как ему было страшно от одной мысли, что студент просто не вернется. Похвастаться тем, что он прекрасно справляется с уборкой и стиркой, и даже был бы рад взять на себя часть бытовых обязанностей. Пожаловаться, что успел пару раз простудиться, и что ревновал к блондинке, которая забирала вещи из дома. Так много о том, что здесь случилось в его отсутствие. Возможно, потом, позже, он бы даже спросил, как бы между делом, что происходило в жизни Милка в это время. И, наконец, уснул бы спокойно. И проспал так пару дней, потому что было время, потому что у него снова больничный, дали четыре дня на приведение себя в порядок, иначе госпитализация. Так много планов, робких и спрятанных где-то глубоко.
Но сейчас было просто нечего сказать. Будто все прежние желания сбились где-то в горле, образуя ком, не позволяя словам вырваться наружу. И ощущение, словно если он произнесет хоть что-то, то не сможет сдержать слез, не сможет предотвратить истерику. И лицо его остается каменным, бескровным, и совершенно пустыми глазами он смотрит на золотистые волосы, поднимая футболку. И ничего не меняется, когда рука тянется за полной кружкой, только чтобы вылить ее содержимое на эту самую макушку. Молча, перестав вырываться из цепких рук, будто сил на это уже нет, будто смирился. Вот только бледные губы шевелятся, и услышать что-то можно только если хорошо постараться. Нет, он не говорит о ненависти, любви или том, как безумно устал. Одна фраза, едва различимая - "с днем рождения". Он бы мог устроить из этого целую тираду, кричать о том, что ему плевать, что уже двадцатое число, что он на полном серьезе находится здесь только для того, чтобы вручить подарок, что купил его случайно и вообще не помнил про праздник. Что это просто вежливость, и он не ждет благодарности. И вообще ничего не ждет, потому что не собирается тратить свое время на того, кто может просто так пропасть. Он бы мог кричать бесконечно, добавляя выдуманных фактов к своей бесцветной жизни за эти два месяца, он мог бы сделать хоть что-то, чтобы постараться быть похожим на себя обычного. Но кружка выскальзывает из руки, разбиваясь, а вырваться из влажных рук оказывается теперь гораздо проще. Проще попытаться отойти как можно дальше, в конце концов, упираясь в стену. Он всего лишь хочет себя защитить, он хочет быть прежним пустым и самовлюбленным, тем, кто не переживает о ком-то другом, кого не будет волновать чья-то пропажа. И он даже хотел об этом сказать, но получается нечто другое: - Просто не трогай меня. - Гораздо громче, чем раньше, и практически обычным его тоном. Будто вопрос про животное или упрек Омаэде за несвоевременный визит. Медик даже почувствовал немного уверенности в себе, в том, что сможет высказаться хотя бы частично перед уходом. - Давай проясним, - вот только голос неожиданно садится, ощутимо дрогнув напоследок и заставляя брюнета откашливаться, чтобы продолжить то, что хотел, - Ты просто исчезаешь, а потом появляешься как ни в чем не бывало и делаешь мне замечания. Какая-то блядь забрала твои вещи из дома и пообещала хорошенько о тебе позаботиться. Но вот ты приходишь и начинаешь распускать руки, будто ничего не случилось - Он не сразу понимает, что перешел на крик, только когда чувствует что-то не то и проводит дрожащими пальцами по щеке, практически с удивлением отмечая, что плачет. Поспешная попытка вытереть слезы, в надежде, что это останется незамеченным, после приходится оттолкнуться раскрытой ладонью от стены, потому что состояние не из лучших, и следует уйти. - Я не собираюсь тебя отчитывать. Просто меня оставь в покое, хорошо?
Подумать только, такой большой, а все еще верил в сказки. Например, что его попытка показаться безразличным сработает. Конечно, когда он похож на скелет, его трусит, а глаза на мокром месте. Ему совершенно все равно, поэтому он сидел в этой комнате, поэтому покупал новые вещи, держал все в чистоте. Поэтому, когда похудел, и кольцо начало соскальзывать с пальца, повесил его на цепочку, чтобы случайно не потерять. Именно потому что ему все равно. Пустота, которая поселилась в его душе, слабость и невозможность спокойно отреагировать, он как будто постепенно избавлялся от всего. Просто потому что наконец мог увидеть своими глазами, что с Даичи все хорошо, что он даже подрос и окреп, что он живой и невредимый. Просто понять все, что увидел, чтобы очнуться от того состояния, в которое сам себя загнал.

"Да не ждал я тебя. Никого я больше не ждал". Хочется кричать, чтобы хоть так дошло до светлой головы, что он совершенно не ожидал его встретить. Сегодня, сейчас, да вообще в ближайшее время. Он готов орать, не понимая, откуда столько сил и энергии. Будто вернулся на месяц назад. Когда был ужасно зол, когда хотел найти и удушить засранца за то, что его все еще нет. И если бы не обновил почти все вещи в комнате, то в таком состоянии с радостью бы начал портить то, что принадлежит совсем не ему. Хочется уйти, хлопнув дверью и бросив ключ на кровать. Чтобы ноги его больше не было здесь, чтобы разорвать все сразу, чтобы молча напиться с кем-нибудь, пытаясь утопить накопившееся где-то внутри, убить на корню. Чтобы не было желания вернуться. Он настолько взбешен, что готов поклясться, что где-то в подвалах двенадцатого Йоширо в который раз роняет скальпель. В последние пару месяцев их связь почти наладилась, почти вернулась к тому состоянию, в котором должна быть. Но от этого не легче. Потому что брат где-то там, работает, спит, ест, разговаривает и живет. А он здесь, бесится, как загнанная в угол мышь, пищит и пытается бросаться на кота, прекрасно понимая, что у нее нет ни одного шанса.
Он может сколько угодно бегать и пытаться укусить, но когда его ловят за плечи, все теряет смысл, мышь съедена, от нее остался только жалкий хвостик как напоминание о том, что она существовала.
- Я говорил тебе об этом, - он буквально выдавливает из себя слова, отворачиваясь и не желая смотреть в чужое лицо, - Мы друг другу никто, и если что-то случится, даже в известность не поставят. - Он совершенно не хочет смотреть, поэтому старается спрятаться, когда к нему наклоняются. Он все понимает, и даже чувствует себя идиотом за то, что не рассмотрел такой вариант, он даже готов признать собственную глупость. Вот только в глаза смотреть не будет. Потому что боится. Боится увидеть там что-то, что причинит боль. Боится, что вся его защита рассыпется в прах, и он снова превратится в один сплошной оголенный нерв. А он ведь только начал приходить в себя, даже готов был через пару дней выйти на работу отдохнувшим и здоровым. Если можно было его так назвать в нынешнем состоянии, конечно. Но он бы постарался действительно привести себя в порядок. И начал бы с возведения толстых стен, которые больше никто бы не пробил. Стены, которые защищают то, что внутри. Потом бы попробовал отвлечься, забыться и начать все заново. Когда нет личной жизни, и работается легче. Он даже построил грандиозный план на ближайший год. План, в котором нет Сасакибе, в котором нет свободного времени и личных отношений. Казалось, в том плане и самого Кьеширо не было. Становится немного жаль, что он не перенес все свои мысли на бумагу, тогда бы они не стерлись от одного прикосновения к щеке.
И он действительно готов сдаться, перестать противиться. Ему даже говорить ничего не нужно будет, он это знает наверняка, просто уткнуться лбом в чужое плечо и обнять. Такое простое действие, которое бы тем не менее спасло его. Всего лишь немного тепла, не нужно объяснений, оправданий и криков. Просто немного тепла. Он даже умоляюще смотрит на Даичи, один короткий взгляд, чтобы снова отвернуться. Он не хочет говорить того, что произносит секундами позже. Он просто мечтает проснуться от этого затяжного кошмара, чтобы как раньше ворчать за испорченную кофе книгу, разбитую чашку и липкий пол. Чтобы отпускать едкие замечания, смеяться, прикрыв чем-нибудь нижнюю половину лица, когда блондин со всей своей неуклюжестью запинается за разбросанные вещи. Чтобы проваляться весь выходной в кровати, рассказывая, как его достали симулянты и первокурсники. Чтобы просто все было как раньше. - Я тебе не зверек ручной, чтобы пугаться, когда его оставляют одного. - Он не хочет этого, но цепляется к словам. Потому что все не так, он не чувствует себя больше защищенным, когда его обнимают, все кажется таким нелепым и неправильным. Потому что Даичи будто бы стал в разы больше, а он наоборот уменьшился. Потому что футболка мокрая, и наверняка испачкает еще и его вещи. Потому что запах совершенно другой. Потому что сердце колотится, как сумасшедшее, вызывая неприятные ощущения. И одинокая мысль о том, как он жалок. Он ведь действительно ждал, как покинутый щенок. Нашел место, которое связано с хозяином, и свернулся калачиком в углу, ожидая момента, когда тот наконец вернется. Вот только щенок обрадовался бы возвращению, сколько бы времени ни прошло. Но он был щенком, который успел вырасти в тощую дворняжку, которая не узнала запах и готова была загрызть того, кто так нагло пытается занять место ее владельца. Уставшая, несчастная, озлобленная дворняга, которая ждет того, что придет человек из ее воспоминаний, начнет умиляться ее большим глазам и мягкой шерстке. Но она уже не щенок и не вызывает ничего кроме жалости. А хозяин совсем не тот, что на цветных картинках в ее памяти.
Отрицание, он готов признать что угодно, только не то, что действительно ждал, что, даже разругавшись с братом, не чувствовал такой пустоты. Жил изо дня в день с ощущением, что ему заменили часть тела на механическую. Функционирует так же, вот только понимаешь, что не то. Но сейчас было даже хуже. Будто ту часть вернули, вот только она постоянно болит. И ты даже серьезно задумываешься о том, чтобы вернуть себе механическую.
Он вздрагивает, когда слышит крик. Уставший, больной, ему все казалось таким безумно громким, что крик буквально резал уши. Хотелось зажать их, спрятаться. Но он лишь мелко дрожит, ища убежище в единственном возможном месте - прижимается к тому, кто от него только что отмахнулся. Обхватив голову руками и жмурясь, он совершенно запутался. Но что-то предательски сжимается в груди. - Я думал, что с тобой что-то случилось, думал, ты не вернешься, я места себе не находил, и никто ничего не говорил, а потом эта девица, - Он тараторил, не открывая глаз, будто все наладится, если выложить все сразу, будто на него тут же перестанут кричать и отпустят. Он ведь ни в чем не виноват, но готов просить прощения. За свой внешний вид, поведение, за то, что случилось тогда, за каждый свой поступок, за каждую фразу, которая могла ранить блондина. Он готов умолять, если бы это помогло вернуть все обратно, если бы это сделало мир снова цветным, забрало непрекращающуюся головную боль и слабость во всем теле. Если бы это только избавило его от собственной глупости. - Прости, я... - Он пытается отшатнуться, вернуться на мокрый стул, чтобы передохнуть и привести мысли в порядок, но колени дрожат слишком сильно, чтобы сделать хоть шаг. И он просто оседает на том же месте, цепляясь за чужую футболку и пытаясь удержаться. Такой слабый и ничтожный сейчас. Он бы вернул себе прежнюю форму через месяц-другой, он бы постарался и даже смог бы улыбнуться. - ...знаю, это твоя мечта, и шанс выпадает только один раз. Я все понимаю. - "Просто не хочу, чтобы что-то подобное повторилось" - Но ты не можешь знать, что не исчезнешь точно так же через полгода. Я не хочу этого. - Он даже собирается с силами и смотрит в глаза, - Мне не все равно, я не могу работать, если не вижу твою наглую рожу.