Боже, как хорошо, что кто-то догадался притащить в дом из Генсея несколько пакетов с зернами кофе. До одури напичкавшись этим напитком, Даичи весь вечер и полночи горестно слонялся по дому в одной рубахе из комнаты в комнату и отрывал пуговицы. Бледный, невыспавшийся, утром он вспугнул какого-то мелкого шинигами, принявшего его непонятно за кого и поспешно смотавшегося. Но парню было все равно. Чего только не передумаешь про себя и жизнь вообще, когда снаружи слишком долгая и надоедливая ночь, что-то, называющееся паршивой погодой, а тебе надо из дому, срочно, но не можешь – ничего не видно дальше шага. И вот сидишь ты прямо на полу, листаешь какие-то свои блокноты и ждешь утра. Решимость истаивает, больше ничего не остается, как заменить кофе чаем. Все-таки теплая чашка как-то подбадривает. Придурок совсем. Самому противно сознавать, во что превратился и как-то стыдно от того, что чувствуется и думается.
Еще даже солнце не встало, когда он шел весь мокрый по направлению к почти родному и так хорошо знакомому отряду. Ногам холодно, пальцы дрожат, одежда к телу липнет, только зубам осталось застучать для полного счастья. И кого еще понесет в Руконгай посреди ночи. Да и зачем? Юноша остановился и с сомнением осмотрел букет белых лилий, которые он умудрился нарвать (именно нарвать!). Весь в росе и каплях прошедшего дождя он нещадно чихал, пока аккуратно подбирал каждый цветок и сам себе удивлялся. Может Даи любил делать остальным приятные сюрпризы, но дойти до такого – сам от себя не ожидал. Он всегда думал, что может легко наплевать на все, что не касается его персоны. На все, что его касаться не должно и не может, но в этот раз так вдруг захотелось, чтоб касалось. Родители с друзьями обычно удивлялись его независимому характеру и пофигизму, стойкости и наглости где-то. Слишком смелый язык, прямой взгляд. Это плохо, когда ничего доброго глубоко еще не чувствовал, говорят. Но ведь парню шестнадцать лет, какие чувства? Тут разобраться еще надо, что есть ты сам, на остальных внимания и сил просто не остается. Ошибались, чувствовал не раз. Сасакибе глубоко вздохнул и побрел к отряду. Медленно, даже не смотря по сторонам и не замечая, что солнце наполовину встало. Скоро шинигами заспешат на работу или просто по делам, мало кто долго спит в такое замечательное утро. Хотя ведь суббота, может наоборот не охото отрывать голову от подушки, лежишь себе, греешься. Да и на улице тепло так, ветер волосы золотые перебирает, хорошо, что одежда совсем высохла, только вот в ботинках неприятно хлюпает оставшаяся вода. Хлюп при каждом шаге раздражал и отвлекал внимание от более важных мыслей. А ведь так всегда – отвлекаешься на что-то жутко надоедливое, то насекомое какое нибудь зажужжит, когда ты письмо пишешь, то бумажка шуршит противно. От чего отвлекать сейчас, собственно? Иногда Даичи казалось, что он обладает склонностями к мазохизму. Так изводить себя, капать на собственные мозги вопросами «Как я до такого дошел, я, такой весь решительный?» и «Что из этого выйдет?». Но друзей принято утешать. Собственно да, ничего такого. Просто поддержать, поболтать, посмеяться.
Именно поэтому он сейчас осторожно встряхнул «веником» из лилий, снимая лишние капли и листки. Вот и он, отряд. Милки не сомневался, что найдет здесь Кьеширо. Тот всегда спешил на работу, как остальные рвутся домой. Это поражало и настораживало – неужели нечем больше заняться офицеру? Девушки в очередь выстраиваются к нему, а тот как будто не замечает. Парень усмехнулся и задвинул в первый попавшийся кабинет обувь, решив таки пойти босиком. А то не дай бог увидит Унохана, выставит вон под предлогом того, что занес водицу в отряд из какого-то болота. В этом был весь он, такой спонтанный и слишком живой, легко и радостно пропускавший все через себя. Даи быстро и бесшумно протопал до кабинета, отведенного Укитаке. Без стука, натянув задорную улыбку доброго, а главное выспавшегося друга он распахнул дверь, шагнул внутрь и… оглядел пустую комнату. Промахнулся немного, бывает. Странно, что дверь так легко открылась, ну да ладно. С сожалением он чувствовал, что запал улетучивается. Остановившись перед другой дверью, Сасакибе постучал и тихо открыл дверь, заглядывая внутрь. Вот он, такой расслабленный, спокойный. - Спишь, нет? Юноша машинально вытер ступни об джинсы и скользнул внутрь.

В лицо так неожиданно и приятно подул ветер. Парень только сейчас заметил за спиной Укитаке открытое окно. Солнце, птички; это ужасно – проводить здесь время и нюхать лекарства, просиживая кресло и мозоля пятую точку. Но он этого не скажет, нет, ангельский взгляд светится от счастья и сознания того, что наконец то есть рядом родной человек. Их не так много, этих родных, и с каждым так хорошо, уютно, спокойно, на каждого можно положиться и понадеяться. Бла-бла по сути, но так оно есть, и слава Ками, что есть. Милки с сияющей улыбкой и легким щелчком прикрыл за собой дверь и поскакал к Кьеширо, по пути свернув к чашечкам и там же, в ящике стола, обнаружившемуся чайнику. Чайник был прихвачен с собой, лилии вручены в руки откровенно (и судя по всему приятно) удивленному медику. Пролетая мимо парня Даи совсем осмелел и даже потрепал его по волосам ласковым движением из серии «давно не виделись», а затем в один прыжок оказался на подоконнике. Псих, да и только, он прошелся по еле выступавшему бордюрчику, чтобы всего то набрать дождевой воды в чайник. Может и был другой способ достать влагу для белых цветов, но кому они нужны, обходные и спокойные, оттого скучные дороги. Сасакибе поскользнулся и тихо засмеялся, радуясь, что из комнаты его не видно, сейчас он пластался вдоль стены, стремясь попасть обратно в кабинет Кьеширо. Больше юношу заботило состояние чайника и мысль, а сможет ли он его быстро и без ущерба для состояния этого хрупкого сосуда забросить в окно, когда полетит вниз. Но и в этот раз полетать не пришлось, Даичи бесшумно ступил на подоконник, отряхнул какую-то дрянь с плеча и спрыгнул на пол. А было, было дело, когда юный отпрыск двух лейтенантов сбегал отсюда из окна – прививка, ужас и наказание. До дрожи в коленях в детстве он боялся уколов и шприцов вообще. Милк поставил на стол перед Кьеширо чайник, мягко взял из рук того букет и поставил в воду. Какая собственно венику разница, где и в чем стоять и пахнуть? Сам же Сасакибе присел на корточки перед барсом и улыбнулся, всем своим видом показывая, что бессмысленная деятельность закончилась и можно поговорить. Доброе утречко. Так хотелось навалиться на чужие ноги, положить на колени голову и бессовестно захрапеть.… Если бы это был не Кье. Да ну знаешь, проснулся рано, делать нечего, решил к тебе заглянуть. Не против? Ты. Так приятно с детства тыкать секссимволу Академии, как выяснилось при учебе на первом, самом бедовом курсе. Врать он не умел совсем, частенько перебарщивая с весельем в голосе и искренностью в карих глазах. Но сейчас ведь неважно было, врет он или нет. Его абсолютно не устраивал внешний вид друга и «учителя» (даже так). Судя по всему тоже не выспавшийся, одновременно бледный и весь такой румяный, как после пробежки. Даичи неторопясь встал и положил ладонь на лоб медика, шутливо цокая языком. Как же мы так запустили себя, сэмпай? И не стыдно гулять по ночам, оставляя сестренок на одних родителей? Простудка, температурка, депрессия, лечиться надо… Последние слова были произнесены рассеянным шепотом, пока парень отодвинул немного Укитаке в сторону и нашаривал рукой в столе заветные бутылочки. Саке было извлечено на свет божий и поставлено на стол к лилиям. Вот за что можно было обожать Кьеширо – у него всегда все находилось. Даже вещи обычно не нужные, а потому дефицитные, в случае надобности у этого гения были. А упрекать в ночных прогулках кого-то Милки было даже совестно. Сам не спал, кое-как дождавшись конца ливня и выбежав таки в Руконгай под моросящим и уже уходящим дождиком. Однако на здоровье парень никогда не жаловался, поэтому заболевать сейчас из-за таких пустяков, как прогулка, не собирался. Хотя теоретически можно было… и скорей всего медик именно поэтому сейчас чувствовал себя нехорошо, может они и были такими разными снаружи, но иногда были такие движения душ, ну прям пафосный резонанс и так далее, проще говоря свой в доску пацан понимал как никто когда надо было, ибо тараканы в блондинистых головах водились родственные. Наверняка не сдержался, пошел один мокнуть. Как жизнь, Кье-кун? Барсу в руки вручили бутылку с самым доброжелательным лицом. Сам Даи просел на стол, пальцами теребя листики на букете. Он уже слышал шепотки о проблемах друга. Удивительно¸ как быстро все обо всех все знали, суток не прошло, а радости, будто фестиваль устраивается в честь победы какой-нибудь. Тошнило от всех девичьих восторгов и ахов….

Шея предательски хрустнула в тот момент, как у Даичи открылся рот, готовый выдать сладким голосом трель о том, что парень прекрасно выспался и жизнь лучше, чем у него, не бывает. Он неловко захихикал и принялся потирать шею ладонью, странно смущенный, будто его поймали на чем-то очень неприличном. Ну да ты прям экстрасенс, я смотрю. И потом, да, вру немножко, но неужели я не мог соскучиться и решить навестить хорошего друга? Ага, не знал как будто, что сложно что-либо скрывать от Кьеширо. Они одинаково, кстати, не умели врать друг другу, и, к сожалению, обладали совсем разной прозорливостью. Может и не то что у Милки было меньше такта или способности вглядываться в чужие эмоции (хотя это тоже, тут поди со своими разберись), просто обычно Сасакибе было пофиг. Врешь – прекрасно, тянуть правду наружу щипцами никто не собирается. Сказал правду – спасибо, что и ожидалось от друга. Обычно парень был честен… да, обычно. Но как тут скажешь, что делал ночью человеку, который, во-первых – причина всех беспокойств, во-вторых – сын тайчо четвертого. А ну как он решит, что тебя во время прогулки ночью стукнули по башке, и разум помутнел резко? Спасать ведь будет… Внутри ёкнуло от позорной мыслишки, что это было бы идеальным вариантом. Но наверняка медик был не в том настроении, чтобы посмеяться потом, когда Даи очнется от великолепно сыгранной потери сознания. Хорошо, если вежливо попросить выйти через дверь, а не в окно отправит.
А сейчас заметил таки ложь, уж слишком неприкрытую. Свою чашку Даичи взял с улыбкой, поднес к губам, но не пил, как должно было показаться напротив сидящему молодому человеку, а лишь внимательно наблюдал за Укитаке. Он редко отказывался от «выпить-посидеть», но сейчас не хотелось отвлекаться ни на что (а сколько там еще бутылок?). И что бы вы подумали? Только это чудо могло, играя в Бонда, вылить почти половину чашки в чайник с лилиями.  При этом сохраняя невинный вид и не сводя глаз с Кьеширо. Слышал немножко, но ведь ты знаешь, какими подробностями обрастают у нас самые безобидные истории, переходя по всей Академии. Мне из первоисточника узнать интересно.. Аж сам офанарел от собственной наглости! Милки быстро перевел дух и поставил чашку на стол, ерзая на оном же и заговорщицки улыбаясь. Мм, давай так. Ты мне расскажешь, что у вас там случилось и… Нервный вздох. Что к ней чувствовал, а я расскажу, что делал ночью. Все честно, а? В голове поскребла мысль, что это нифига не честно и называется шантажом, но, разумеется, кому какое дело. И вообще круто так слишком, угу, 16 лет, а лезет туда, куда не надо. Но уже и не деться никуда, сказал, что думал. Пока Сасакибе смотрел на всю эту грусть в движениях и взгляде медика, в нем прочно поселялось желание прижать к себе, чтобы защищать, и никогда не отпускать. Мораль сей басни? Меньше надо читать книжек в детстве, чтобы не было романтики в представлении мира совсем. Это раньше, быть может, принц мог влюбиться в прядь, не видя принцессы, или носок туфля, мелькнувший из под платья. И никто себе уже не рвет рубашку на груди, не ломает пальцы и не кусает до крови губы. По крайней мере, это не есть правильно и красиво.
И принц то дурак, и принцесса не принцесса…

Отредактировано Sasakibe Daichi (24-07-2010 18:19:59)

Юноша невольно ежился  под этим странным  взглядом, иногда ему казалось, что Кьеширо читает мысли. Хотя, если бы читал, то вряд ли бы его на порог даже пустил. Только вдруг…. А ведь он любит издеваться. Даи это заметил из обращения того с окружающими; никого не подпуская к себе, Укитаке умудрялся прочно посадить всех на цепочки и дергать за них, подвигая то одного (одну), то другого.  Что вообще окружающие находят в нем? Не такой добрый, как его семья, совсем не такой доверчивый или искренний. Красивый разве что. Сасакибе уже совсем нагло рассматривал медика от головы до ног и обратно, стараясь убрать с лица растерянную улыбку, вызванную осознанием собственной склонности к самоубийству. Когда знаешь кого-то с детства, сложно не усомниться в его идеальности. Знаешь минусы, гадости, хотя бред это все, не усомниться можно. Вернее наплевать на минусы, которые сам этот неидеальный друг знает в себе, и его дело уже – париться по этому поводу или нет.
Сколько, сколько ты будешь себя мучить, ходя за ним как хвост или еще менее того полезный придаток? Наблюдая за его счастливыми подругами и им самим? Как давно… что это? Именно в этот исторический момент, когда Кье решил рассказать о себе, Даичи ушел внутрь. На раскопки. Того, что шевелилось под взглядом друга, сэмпая, почти брата. В самом деле, что мы имеем? Бессонную ночь, порванную таки рубашку, ни грамма кофе в доме, потрепанные нервы… И что с того? Стоило ли? Сасакибе машинально смерил отсутствующим, холодным взглядом Укитаке. Он ему нравился. Это уже можно сказать точно (определился все же), не таясь, и ничего здесь страшного нет. Хоть выйди на улицу и заори, хуже не станет никому, кроме Кьеширо. Но не о любви пока речь. Большое и канонное Love – это когда взаимно и прочно. Скорее желание узнать нечто новое, достигнуть чего-либо, заполучить, потрогать то, что жжется… Это как контракт. Я позволю тебе посадить меня на поводок, а ты делай мне приятно. И я тебе. Красота притягивает всех. А некоторых и холод. К своему несчастью, Милки был больше вторым. У парня была непреодолимая тяга к непонятным характерам, либо ужасно плохим, либо непонятным. Недоступным. И, несмотря на пофигизм, холод он сумел рассмотреть. Да, именно так. Потому что даже этот лед у Кье был не на поверхности, а под мягким, белым слоем сахарной ваты.
Зачем ему был нужен «первоисточник»? Интересно. Просто интересно услышать, и ничего более. Ведь от этого знания не станет ни тепло, ни холодно. Лишь узнать, что тот пережил, чтобы понять, как самому себя вести. А будет ли легче от этого знания? Ну, допустим, он ее любил… Прибавит мне это храбрости? Ну да, наверное, было немного опрометчиво предлагать обмен информацией, учитывая то, что Кьеширо от этого ничего не терял. Порой создавалось впечатление, что этому Укитаке плевать на все. Хах, знакомо. А чего, кстати, волноваться? А ты пей давай, пей… Что? Ему вроде как весело стало, прелесть. Когда медик подался вперед, всматриваясь в сидящего на столе парня, Даичи тоже наклонился, хлопая ресницами и сдерживая смех, лишь зубами клацнул, намекая на то, что нос вполне укусить может. Это было так мило, не понимать чужие мысли и путаться в своих. Как то… слишком по-детски и нереально. На заветное «Идет?» Милки кивнул, готовясь слушать большую историю. В голове почему то засели слова глупой песенки: «Раскройся, ведь ты умрешь красиво».
Данные вот: ему шестнадцать и, кажется, он би. Что же надо от взрослого парня? Новых ощущений? Нашел бы более доступного. Чувств? Сможет ли тот ответить? Ай да плевать, думал вечером, ночью и пол утра. Раз уж ты за столько времени ни к чему не пришел, неужели за пару минут что то изменится. Только разве от ужасных откровений Кьеширо, что на завтрак он съедает по крысе. Хотя какие крысы, с такой то кожей…
Выслушав в пол уха офицера Милки наконец сфокусировал на нем взгляд и будто вспомнил, что все еще здесь сидит. Как глупо. Сейчас я должен был испугаться… Честно хоть? А я вчера бессовестно продул в карты, потом мы гуляли по Руконгаю, что-то разбили и долго бегали. С трудом, кстати, доползли до дома, но было весело, хоть и страшно. Шкафы в роли чьих-то охранников встречаются нечасто. Или другой вариант тебе больше понравится? Я всю ночь читал книгу, дочитал под самое утро и понял, что книга бредовая. Или еще? Я все-таки решил, что ты мне нравишься, и я… Сердце заколотилось, как сумасшедшее. Даичи медленно сполз со стола, прямо на колени Кьеширо, босыми ступнями проводя по его ногам и прижимаясь близко-близко, так, что пальцы спокойно доставали до белоснежных волос, а его губы оказались на уровне уха Укитаке.. Поиграем? Я буду игрушкой, в таком разе. Я не стремлюсь тебя переделывать. Лишь хочу быть рядом.

Бинго. Забирайте приз. Можно даже сощуриться от удовольствия и смурлыкать любимому песенку. Да, именно так пройдет день.
Ох, какие глупые надежды. Неужели он думал, что вот действительно такое невинное действие по мнению Даичи, как визит на колени к парню, тот воспримет так просто? Ну как, может и была мысль, что «не так просто», но он ни на что не намекал (кстати!) и не надеялся. Может юноша и выглядел как раздолбай и последний придурок, может у него и было по несколько девушек сразу, но он умел любить искренне и никого никогда почти не использовал. И не было у него понятия такого, что нужно кого-то срочно совратить или еще что, слава богу, и без того все прекрасно обходилось. Зачем причинять боль, если можешь сделать приятно и круто? Зачем искать себе что-то на неделю, если рядом то, что ты хочешь себе надолго? Кто-то. Он не понял. Он не понял меня!!! Стало так обидно и горько. Вот что ли все чувства Укитаке, такого закрытого и оттого притягательного? Это все, что у него в душЕ? Все, что он может предложить, это секс? Но ведь не для этого Даичи сюда пришел. Он не против, нет, даже очень за, между прочим, но не это он прятал под словами. Милки надеялся, что Кьеширо сможет понять хоть что-то, ну хоть что-то. И не подумает, что его хотят использовать для получения удовольствия. А если он так действительно подумал?... Да нет, да как, но может сказал непонятно? Наверное, ведь не мог Даичи просто полюбить того, кто окажется в конечном итоге шлюхой или подонком. Даже если бы медик захотел себя таким показать, Сасакибе был уверен, что не все так плохо. Устал просто офицер от всех, закрылся, не хочет пускать к себе… Бинго.
Как бы так сделать, чтобы быть дольше рядом? Чтобы вот барс жил и чувствовал, а не ходил холодильником по Сейретею. Реально холодильник, такой весь рассчитанный до мелочей, бесшумно работающий, пугающий в чем то и все равно притягательный, в жару то особенно. Черт, о чем я думаю?! Проснииись, Даичи! Собственно, он очень удивился, когда его не отправили в мир иной за наглость. Может Кье и возмутился, может даже ему было неприятно (а тоже возможно), но он его не бил. Что, кстати, обнадеживает. А Милк бы сдачи не стал давать, получил бы за дело, а то когда делаешь подобные вещи, уж будь готов за поступок отвечать. Или что, Укитаке испугался? От этой мысли внутри аж все дрогнуло. Ну, если подумать, Даи всегда был сильным, но не до такой же степени, чтобы кому то представляться грозным амбалом. Нет, наверное дело не в этом. Тогда что же? Пешка. Захотелось зажать собственный рот ладонью в ужасе и отвернуться, будто дурно стало, чтоб не сказать ничего. Вот оно, мысль поймана. Сам же только что предложил стать игрушкой. Не факт что любимой или нужной. Просто вещью, вещи используют.
Используют.
Пользуй.
Ведь он сам попросил, не ребенок, должен был понять, что больше ничего к нему испытывать нельзя. А так хотелось, черт возьми, чтобы любили! Ну неужели же сложно?...
Парень еле слышно вздохнул и ответил на поцелуй. Получалось неправильно, будто они делали друг другу уступки. Все, что он мог сейчас делать, это наслаждаться ласками и позволять Кьеширо раздевать себя. Даичи таки помог парню снять с собственного тела майку. Неужели ты будешь молчать, как и он? Вы никогда не скажете друг другу… Он ведь не понял. Подожди, ты не понял! Сасакибе вторил своим мыслям вслух и внезапно испугался, что Укитаке лишит его даже того, что предложил теперь. Послышался нервный шепот. Ты не понял… Я люблю тебя, Кье. Люблю, и любить буду, пока захочешь или пока смогу. Я не испугаюсь, но.. только… Юноша серьезно взглянул на медика, вместе со взъерошенными волосами это выглядело как то болезненно и жалко. .. Я не хочу, чтобы ты жалел меня и что то одалживал. Ты мне нужен весь, а не только то, что можно потрогать. Вот так. И как то сразу успокоился, сказав понятней. Может все будет лучше? Все будет, как надо? Даи потянулся вперед и снова поцеловал медика, настойчиво и осторожно одновременно. Что церемонится, подумаете вы? Нашел о ком заботиться, тому уже двадцать. А нет, наш блондин так не мог. Он прижался к такому уже знакомому взгляду телу и принялся изучать его руками, продолжая целовать. Здесь, здесь, и здесь… Ведь теперь можно, теперь уже рядом. Кьеширо наверное сам бы не сказал, как тоже оказался по пояс голым, а Милки то тем менее соображал. Быстро слишком как-то. Неужели он пойдет на это? Юноша как то странно глянул на медика, ибо его все еще не убили, и это нонсенс. А тело уже требовало своего, руки продолжали касаться чужой кожи везде. Спина, шея, грудь. Парень, господи, да ну какая разница?...Ладонь остановилась на выпуклом соске, нежно теребя его. Туда же опустились губы, и тонкие пальцы сменил язык. Зачем я так делаю? Вседозволенность это страшно, когда тебе не сопротивляются, ужасно и пугает больше, чем запрет. И не оторваться от этой белой кожи. Милки уже вовсе даже забыл, во что там офицер одет, от чьих действий ткань поползла вниз, тоже не понятно, но рукой охотно провел между бедер парня, медленно и ласково. Хотя откуда ему знать, по идее, у него никогда еще парней не было…